Чайная роза
Шрифт:
— …теперь наш брат Никлас Сомс на небесах и покоится на лоне Авраама. Он присоединился к Спасителю нашему, Иисусу Христу, обещавшему нам вечную жизнь…
Фиона завидовала сытой самоуверенности этого человека. Откуда он знает, где сейчас Ник? Ей хотелось положить конец этому притворству, притязаниям на знание и фарсу, разыгрывавшемуся на глазах скорбящих. Она обвела взглядом собравшихся. Все были одеты соответственно случаю. Черные платья и костюмы, черные лайковые перчатки, агатовые булавки для галстуков и броши. Кто-то высморкался, кто-то всхлипнул, но тут же умолк. Белоснежные платки, поднесенные к влажным глазам. Никаких громких и неприличных проявлений
Но Фионе хотелось вести себя громко и неприлично; она была готова завыть. Снять крышку с гроба, вынуть Ника, позволить ему в последний раз увидеть небо, облака и свежую зеленую листву перед тем, как стоящий в стороне могильщик зароет труп в сырую землю. Крепко обнять его, поцеловать в щеку и спросить, знает ли он, сколько счастья принес ей и как она его любила. Ей хотелось визжать от боли, словно раненому животному, но вести себя так было нельзя.
Это не Уайтчепл, а Нью-Йорк. На похороны собралось все здешнее высшее общество. Люди из музея «Мет». Художники, которых Ник представлял публике. Ее собственные коллеги и клиенты. Многие из ее служащих. Сими. Дядя Майкл и тетя Мэри. Айен, выросший и ставший банкиром. Десятилетняя Нелл. Шестилетние близнецы Шон и Пат. Малышка Дженни на руках у Мэри. И Алек, еще бодрый, несмотря на свои семьдесят пять. Фиона знала, что должна держать себя в руках и не давать воли чувствам, кипевшим глубоко внутри. Она стояла неподвижно, стиснув кулаки, одна со своим горем и гневом, и мечтала, чтобы священник как можно скорее умолк, прекратил свои бессмысленные разглагольствования, захлопнул требник и признался, что понятия не имеет, где сейчас находится Ник. И что он сам считает степень некомпетентности Бога совершенно возмутительной.
Это случилось давно. Потеряв родных и едва не потеряв собственную жизнь, Фиона пришла к выводу, что Бог — всего-навсего отсутствующий хозяин. Беспечный, равнодушный, занятый чем-то другим. Ничто из случившегося позже не смогло поколебать ее мнение. Ей было трудно верить в Высшее Существо, которое позволило ее матери и отцу умереть жестокой смертью, а убийцам жить припеваючи. Она часто слышала, как священнослужители, поставленные в тупик трудным вопросом, отвечали: «Пути Господни неисповедимы». С таким видом, словно это объясняло все. Ничего это не объясняло. Наоборот, превращало Его в дешевого шарлатана. Карточного шулера. Фокусника. Мошенника.
— …Господь дает нам силу вынести нашу скорбь… — продолжал священник.
Фиона пристально посмотрела на него. Преподобный был совсем юн. Светловолосый, розовощекий, толстенький. Сколько ему? Двадцать два максимум. Должно быть, только что из семинарии. Наверняка любимец матери. Ряса новенькая, отменного качества. Она покосилась на его ноги. Старые ботинки. На доходы священника обувь ручной работы не купишь. Толстое обручальное кольцо, еще не успевшее потускнеть. Недавно женился. И скорее всего, ждет ребенка.
«Что ты знаешь о скорби, мальчик?» — подумала она, изучая кроткое лицо священника. Фиона лучше его знала, что такое скорбь, и понимала, что вынести невыносимое невозможно. Самое большее, на что можно надеяться, это выжить.
Она смотрела на гроб Ника, который опускали в землю. Священник бросил на него горсть земли, напомнив присутствующим, что они всего лишь прах и в прах вернутся. А потом все кончилось. Люди начали расходиться. Фиона осталась. Предстояли поминки в доме Майкла. Господи, как это пережить? Чья-то сильная рука обняла ее за плечи. Сими поцеловал ее в макушку. Теперь он мог себе это позволить. В пятнадцать лет он перерос Фиону дюйма на два и очень напоминал
«Сейчас Чарли было бы двадцать шесть, — подумала Фиона. — Он был бы совсем взрослый. Интересно, что бы из него сделала тяжелая лондонская жизнь? То же ли самое, что сделали из Сими частная школа, летние пешие походы, зимние лыжные и все остальные льготы и привилегии?»
Она много лет лелеяла надежду, что после окончания школы Сими вернется в город, будет жить с ней и включится в ее бизнес. Но чем старше становился брат, тем сильнее становились ее сомнения. Этот мальчик любил природу. В летние каникулы он ходил пешком и плавал на каноэ в Кэтскилле и Адирондаке и горел желанием изучить Скалистые горы и Большой каньон. Больше всего на свете ему нравилось находить новые растения, насекомых или животных. Школьные отметки хорошо отражали его пристрастия: он был первым в классе по естествознанию, математике, географии и истории. И последним — по английскому, французскому и латыни.
— У этого малого душа бродяги, — часто говорил Майкл. — Таким же был твой отец до встречи с твоей ма. Тебе не удастся заставить его остепениться и продавать чай. Его влечет неизведанное.
Фиона знала, что дядя прав. Сими собирался путешествовать по миру. Наследство Ника и доверительный фонд, который создала для мальчика Фиона, позволяли ему это сделать. Он будет писать ей из Каира, Калькутты и Катманду, приезжать в перерывах между экспедициями, но не станет работать в чайной компании и жить на Пятой авеню. Она будет стареть в своем прекрасном большом доме одна.
— Пойдем, Фи, — прошептал Сими, потянув ее за рукав. — Пора.
Фиона положила голову ему на плечо и позволила себя увести. Два дня назад Сими приехал на похороны из своего Гротона, и она была рада этому. Присутствие брата утешало ее, как ничье другое. Они вместе пережили самое страшное, пересекли океан, начали жизнь заново, и их связь стала крепкой. Она знала, что в ближайшие дни не сможет обойтись без его помощи. После хлопот с похоронами начнется самое трудное. Когда ты остаешься один на один со своей скорбью. Сими всегда знал, что сказать, когда ей было хуже некуда, всегда чувствовал, когда ей требовалась его поддержка.
Подошли Тедди Сиссонс с женой и сказали, чтобы в случае нужды она не стеснялась обращаться к ним. За ними последовали другие, говорившие примерно то же самое. Хорошие, милые люди. Люди, которые желали ей добра, которые любили ее и она любила их. Но сейчас она не могла их видеть. Фиона терпела, кивала, благодарила, пыталась улыбаться и с облегчением перевела дух, когда последний из них пошел к своей карете.
— Вы с Сими сегодня переночуете у нас, — раздался сзади голос Майкла. Фиона обернулась. Вся родня была в сборе.
Она покачала головой:
— Не могу, дядя Майкл. Я…
— Фиона, не спорь, — сказала Мэри. — Тут тебе не победить. Места хватит. Я не позволю вам сидеть одним в этом огромном доме и стучать зубами.
Фионе удалось улыбнуться.
— Спасибо, — сказала она и обняла тетю.
— Я хочу посадить рядом с памятником плетистую белую розу. Нику бы это понравилось, — сказал Алек. Потом у него задрожал подбородок; старик отвернулся и вытер глаза. — Скажу могильщикам, чтобы они не переворачивали дерн, — добавил он и пошел к могиле.