Чеченская марионетка, или Продажные твари
Шрифт:
– Ты не обижайся, доктор, – подал голос чеченец, – я таким цветом никогда раньше не мочился. Вот и решил тебе показать.
– Конечно, чтобы мочиться гранатовым соком, надо его не меньше трех литров выхлебывать в день. Все, Аслан. Сок отменяется. А то придется тебе сюда психотерапевта вызывать, от мнительности лечить.
Вместе с фельдшером Вадим зашел в госпиталь, осмотрел двух недавно прооперированных боевиков, дал фельдшеру несколько новых указаний. Пол в госпитале был грязным. Сегодня его не мыли. Вадим заметил это сразу и, выходя, небрежно бросил фельдшеру:
–
– Позову, помоют, – кивнул фельдшер и быстро взглянул Вадиму в глаза.
«Он ждал, что я спрошу про Ивана, а я не спросил. Они что-то сделали с ним ночью. Вероятно, пытались допросить. Господи, как можно допросить немого, слабоумного человека? Но он ведь сказал мне два слова, отдавая кассету: „Андрюха жив!“ Он мог говорить, но не хотел. Он вспомнил свое имя, но больше ни слова не произнес, сразу ушел, скрылся в темноте. Они могли пристрелить его просто сгоряча, чтобы сорвать злобу на единственном русском, который оказался под рукой».
Вадим не знал, что и как произошло на самом деле, но чувствовал: Андрюхи уже нет. Больше всего хотелось сейчас запереться в своем одиноком доме, встать под горячий душ, а потом поспать хоть немного. Он вдруг обнаружил, как страшно устал за эти дни.
Когда доктор ушел, Ахмеджанов подозвал фельдшера и тихо спросил:
– Ну что?
– Нет, – покачал головой фельдшер, – он не спрашивал про Ивана. Он только заметил, что пол грязный, и сказал: надо помыть.
* * *
Под дулом автомата Машу провели в какой-то каменный сарай с выбитыми окнами. Сарай находился между железной дорогой и шоссе. Рядом стоял крытый военный грузовик. Несколько вооруженных кавказцев курили, сидя на корточках или развалившись на траве.
Внутри стоял голый канцелярский стол, несколько табуреток. За столом сидел бородатый кавказец в черной джинсовой рубашке. Не сказав ни слова, он кивнул тем двум, которые ввели Машу. Один из них сдернул рюкзак с ее плеч, основательно порылся в нем, вытряхнул все из сумочки, лежавшей сверху, паспорт и студенческий билет протянул бородатому. Тот молча пролистал документы, потом поднял на Машу тяжелые красноватые глаза:
– Ты что здесь делаешь?
– У меня украли деньги. Я хотела добраться до дома на товарняках, – объяснила Маша как можно спокойней.
– В Москве живешь?
Она кивнула.
– Почему не могла позвонить, чтобы тебе прислали деньги?
– Мне прислали. Но здесь, на почте, переводы не выплачивают.
– Почему ехала в другую сторону?
– Как – в другую сторону? – опешила Маша. – Мне сказали, поезд до Орла...
– Кто сказал?
– Люди на товарной станции, башмачники, которые рельсы проверяют. Потом мужчина в вагоне. Он вино вез, целый вагон портвейна.
– Сядь! – рявкнул бородатый. – И сиди тихо!
Маша опустилась на одну из табуреток. В руках бородатого появился радиотелефон, он принялся куда-то названивать и что-то быстро говорить на своем языке. Говорил довольно долго, набрал еще несколько
У Маши возникло странное ощущение, будто все это происходит не с ней, будто она просто наблюдает со стороны, как какая-то бедная-несчастная девочка попала в ужасную историю.
Входили и выходили кавказцы, одетые в странную полувоенную форму, у некоторых были платки на головах, завязанные узлом назад и надвинутые низко на лоб, как у опереточных разбойников. Бородатые, грязные, темнолицые, с автоматами за плечами, они что-то бурно обсуждали, спорили, курили, смеялись, сплевывали сквозь зубы прямо на пол. То и дело хлопала дверь.
На Машу напало тупое оцепенение. Она уже устала сидеть, ноги затекли, саднили исцарапанные ладони и разбитая коленка. А разбойники жили своей разбойничьей жизнью и на бедную-несчастную девочку, казалось, не обращали никакого внимания. Она попыталась тихонько встать, даже сделала шаг к двери, но тут же раздался окрик: «Сидеть!» – и она послушно села на место.
Почему-то больше всего ей хотелось сейчас умыться. Она чувствовала, какое у нее грязное, чумазое лицо, и от этого было неловко, даже перед разбойниками.
* * *
Проходя по селу к машине, Вадим Николаевич краем уха услышал разговор двух боевиков-чеченцев:
– Ахмед звонил с поста только что. Сказал, девчонку задержали, русскую. На товарняке ехала. Молодая, девятнадцать лет.
– И чего?
– Не знают, выясняют пока.
– А сама что говорит?
– Говорит, деньги у нее украли, она хотела до Москвы на товарняках доехать. Только ехала почему-то в другую сторону.
Чеченцы загоготали. Вадим Николаевич не стал дожидаться конца разговора. Сердце почему-то забилось очень быстро. «Тахикардия», – машинально отметил он про себя, уже подбегая к машине.
Кто такой Ахмед, звонивший с поста, доктор знал очень хорошо. Преуспевающий бизнесмен из Австрии Ахмед Саидов, услыхав о войне на своей далекой родине, бросил семью, бизнес и отправился воевать. За полтора года доктор встречал уже второго такого героя-патриота.
Чеченцы разбросаны по всему миру. Деньги в войну вкладывали многие, но находились и такие, которые сами бросались спасать землю своих предков. Они воевали особенно самозабвенно и жестоко, будто старались кровью врагов смыть с себя вину перед покинутой когда-то родиной.
Ахмеда Саидова доктору пришлось недавно оперировать, удалять мелкие снарядные осколки из бедра. Теплилась слабая надежда договориться с ним мирно.
* * *
Какой-то маленький кривоногий кавказец в войлочной мусульманской шапке надолго остановился у стола и, темпераментно жестикулируя, что-то объяснял бородатому. Маша не понимала ни слова, но вдруг заметила, как кривоногий несколько раз кивнул в ее сторону.
– У Хасана есть русский раб, у Саида есть, – рассуждал между тем кривоногий, загибая пальцы, – они себе купили, а я купить не могу. Новых давно не привозят, старые передохли. Пусть хоть эта поработает.