Чеченская рапсодия
Шрифт:
— Ты абсолютно прав, — сменив гнев на милость и пристраиваясь рядом, согласилась девушка. — Но сегодня днем ко мне наезжал мой дальний родственник, он подарил мне два билета в театр на Неглинной.
— И ты не могла меня предупредить? — не удержался от восклицания студент.
— Майн готт, ты меня все больше удивляешь. Каким образом?
Петр сбил фуражку на затылок, взлохматил светло-русый чуб и, не найдя ответа на заданный вопрос, перевел разговор на театральную тему:
— И что же мы сможем увидеть на этот раз? Надеюсь, это не скучный французский театр и не приевшаяся пьеса англичанина Шекспира с мрачным Отелло и беззащитной Дездемоной, которую мы успели просмотреть уже несколько раз.
— Сегодня там показывают венецианский карнавал масок, — с улыбкой взглянув на собеседника, сообщила девушка. — Какие на актерах красивые одежды, как прекрасно они поют! Но у нас еще есть время прогуляться вокруг Кремля.
— Согласен, — кивнул Петр. — Тем более что мне надо кое о чем с тобой посоветоваться.
Молодые люди вышли на Садовую, не спеша прошлись до Красных ворот, от которых до Сухаревской башни было рукой подать. Повернув обратно, они перебежали перед ухарями-извозчиками на Басманную, миновали несколько переулков, вошли в один из них и через несколько минут очутились на Тверском бульваре, заполненном народом.
Все это время Петр с девушкой говорили ни о чем, но как только они ступили на притертые булыжники бульвара, он прижал ее локоть к своему боку и поведал о недавнем разговоре в кабинете ректора университета.
— Ты сказал, что господин ректор дал тебе месяц на размышления? — переспросила Эльза. — И как же ты решил использовать это время?
— Я хотел бы вместе с тобой съездить на родину. Мои родители уже прислали с оказией письмо, они приглашают нас с тобой в гости, — Петр пожал плечами, придерживая шаг в ожидании ответа.
— А дальше? — с интересом воззрилась на него девушка.
— Не знаю. Если честно, не хочется мне проходить эти голландские университеты. Панталоны, деревянные башмаки, вечное учение…
— Твоя душа требует свободного полета? — иронически поджала губы спутница.
— А что в этом плохого?
— Ничего, если не считать русской лени и глупости.
— О чем ты? — не понял Петр.
Девушка внезапно свернула в какой-то переулок и побрела прочь от Тверского бульвара. Скорее всего, она почувствовала назревание скандала и решила выяснить отношения не на виду у всех.
— Мы далеко собрались? — наконец надумал спросить ее Петр.
— Сделаем еще один круг, успокоимся и пойдем в театр.
— Но я хотел бы знать, ты собираешься поехать со мной? — настаивал Петр.
— А ты не желал бы переменить тему разговора?
— А чем она тебя раздражает?
Они молча повернули на Трубную, затем пошли по направлению к Грачевке. Показались ряды домов с занавешенными окнами и раскрытыми настежь дверями, послышались звуки роялей и скрипок, перезвон гитарных струн. Все этажи зданий занимали бордели. Здесь располагались известные всей Москве номера Галашкина, Нечаева, Фальцфейна и Ечкина. В коридорах этих заведений царили Содом и Гоморра, проститутки просили угостить их лафитом или можжевеловкой, осчастливить папироской. Петр с друзьями несколько раз бывал в обществе тульских, варшавских, бристольских и гамбургских проституток с синеватым отливом щек, не скрываемым даже толстым слоем пудры, и ни разу у него с ними не получилось так весело и непринужденно, как со станичными любушками. Приторные запахи убивали в платных клиентках все женское.
Перед номерами девушка на секунду остановилась, а затем резко отвернула на одну из боковых улиц. Она, видимо, и сама не ожидала, что ноги приведут ее в этот район. Но было поздно, из раскрытых дверей заведения показалась худощавая размалеванная обитательница борделя. Она заметила парочку и громко окликнула спутницу Петра по-немецки. Из всего сказанного он разобрал только имя Эльза, заставившее девушку вздрогнуть и ускорить шаги. Окрик повторился, но так и не возымел нужного действия. Потом проститутка выругалась и направилась в обратную от них сторону.
Некоторое время Петр молча отмерял расстояние по сглаженной подошвами брусчатке, затем решился спросить:
— Эта немка, которая назвала тебя по имени, она твоя знакомая?
— Откуда мне знать, кто меня окликал, — дернула плечом Эльза. — В этом районе у меня знакомых нет.
Она надолго замолчала, давая собеседнику понять, что его вопросы ее раздражают. Они снова дошли до Тверского бульвара, оставалось выйти на Неглинную, на которой находилось здание театра.
Перед тем как сделать последний поворот, Петр остановился и придержал подружку за рукав платья.
— Ты не ответила на мой вопрос, который я задал тебе еще в самом начале разговора.
— О чем ты хочешь спросить? — повернула она к нему лицо с холодным выражением в серых глазах.
— Ты поедешь со мной в станицу к моим родственникам?
— Любоваться дикими горами и перевязывать раны терским казакам? — с издевкой воззрилась на него спутница. — Ты ведь отказался от предложения побывать в одной из самых достойных столиц Европы и набраться знаний для своего же блага.
— Если рассуждать как ты, то как раз на Кавказе возможностей пополнить багаж знаний у меня будет больше, — не согласился он.
— Это правда, но методы врачевания больных там не менялись со времен Александра Македонского.
— Ты не поедешь со мной? — прямо спросил он. И получил такой же прямой ответ.
— Нет.
— Почему?
— Я разочаровалась в тебе как в человеке, мечтающем о своем деле. У тебя на уме одни горы, драки да беззаветное служение царю и отечеству…