Чеченский след
Шрифт:
Но почти каждый день и ночь Аслан часами накручивал телефон, стараясь дозвониться в воинскую часть, вызвать Лену. Лишь изредка это получалось. Лена плакала в трубку. Ничего толком не могла объяснить. Приезжать отказывалась. Ни одна, ни с родителями.
А однажды, в середине августа, с утра по всем каналам телевидения и по радио вдруг стали передавать одно «Лебединое озеро». Потом оборвалась вся телефонная связь. На пару дней все словно замерло…
А потом взорвалось, завертелось!
В Москве уже все, наверное, закончилось, а в Грозном детский поэт Яндарбиев организовал Вайнахскую
6 сентября они организовали мощный митинг, который потом захватил Верховный Совет Чечни.
По городу метались растерявшиеся менты:
— Дайте нам только приказ! Мы их моментально рассадим по камерам!
— А из Москвы приказывают никого не трогать, — шептались люди.
— Что происходит? — ужасался отец. — Что вы делаете с республикой? Яндарбиев никогда не был порядочным человеком! Он аферист и спекулянт. Причем спекулировал на самом святом, на детях! Кормил их своими дурацкими стишками… И сейчас он ничего, кроме банд, не может организовать. Как бы его партия ни называлась, это только банда головорезов!
И эти переживания ускорили кончину отца. Он так и не увидел доказательств своей правоты. Приезд авиационного генерала Дудаева он еще застал, а к 9 ноября, когда одним бездумным махом Руцкой ввел чрезвычайное положение и поставил войска в городе, отец уже был… в недосягаемых краях.
10 ноября вокруг Дудаева против русской армии и Руцкого сплотились на митинге почти сто тысяч человек.
В ответ из России прилетели и сели в Ханкале шесть бортов со спецназом МВД.
Трое суток ожидали военного вторжения…
По ночам жгли костры вдоль дорог.
На подступах к городу, опасаясь танков, перегородили все шоссе своими личными легковушками — бок о бок стояли поперек дороги дорогие иномарки и простые «Москвичи» с «Жигулями».
А однажды ночью произошло нечто совершенно невероятное.
На перекрестке возле Дома политпросвещения с двух пятнадцатитонных «КамАЗов» совершенно свободно и спокойно раздавали всем желающим новенькие, еще в смазке автоматы АКМ. Гранаты, патроны. В любом количестве… Бери — не хочу.
— Говорят, Гамсахурдия нам прислал в подкрепление, — говорили в городе.
Старухи от страха только лица руками закрывали.
А вскоре и началось по-настоящему…
— Аслан, время! Все уже ждут. Давай, парень, расскажи сегодня о бабах. По заявкам радиослушателей. У тебя было много женщин?
— Достаточно… — зевая, ответил Аслан.
Перед ним, раскрыв в ожидании забавы рты, сидят взрослые люди, не раз побывавшие в самых кровавых разборках, у каждого, наверное, такой жизненный опыт, что на сотню самых крутых рассказов хватит, а вот сидят ждут каких-то простодушных баек, хотят услышать глупое вранье про грудастых баб, про случайные амуры, любовь до гроба и про грубый секс.
— Когда у нас все безобразие началось, отец как раз только умер, — начал очередной рассказ Аслан. — А я тогда только устроился в самую престижную, самую крутую школу! Учителем английского языка. К зиме ближе дело было. Многие дети уже потеряли семьи. Ваххабиты зверствовали в городе, убивая любого нечеченца… Мы с детьми все жили прямо в школе. Естественно, голодали. Было
— Особенно на холоде, — уточнил всезнающий Баклан. — Писают через каждые пять минут. И просят жрать!
— Так вот, — продолжил Аслан, не обращая внимания на Баклана, — собрал я детишек, одел их потеплее… И однажды утром, в самое тихое время суток, вывел их на улицу… Пошли мы на север. В Старую Сунжу. Я надеялся, что там мне удастся их накормить у знакомых стариков. А оттуда можно вывезти в Петропавловскую станицу.
— Это точно, — вставил старик, — там есть КПП на Терском перевале, а за хребтом совсем другая жизнь. Толстой-юрт, Довкур-ойл. Да весь северный край поможет.
— Конечно, поможет, — кивнул седой. — Как не помочь?
— Нашел я одну верную старуху, оставил ей детей. Дом у нее был большой, крепкий. И какие-то запасы были. Что-то она им сразу же приготовила. Они согрелись у очага, повеселели. Я так радовался, что это хорошо прошло, и решил тут же вернуться за другой группой. Там у нас почти в каждом классе жили сироты.
— Сбежал? — прищурился амбал. — Бросил детей?
— Пошел за другой партией, — объяснил ему Баклан.
— А у нас в школе уже орудуют ваххабиты! Куда-то подевали всех детей! Меня схватили, пытали, хотели узнать, куда я спрятал русских детей? Мучили меня, ногами топтали, а потом судили…
— Шариатским судом?
— Да… Другого уже не было. Присудили к телесному наказанию. Вывели во двор школы, растянули на лавочке и отхлестали казацкой плеткой.
— Голого или в одежде? — спросил писклявый.
— Ну и все… Я немного отлежался и побрел обратно в Старую Сунжу. Добрался только к вечеру. Смотрю — и не узнаю родного места! Я же только что тут был! Только вот днем привел детей! — От волнения у Аслана задрожал голос, на глаза навернулись слезы. — Сплошные воронки! Нет больше Старой Сунжи! Разбомбили федералы подчистую! Зачем? Кто им помешал в Старой Сунже?
— И что, никого в живых не осталось?
Аслан отрицательно покачал головой.
— Много убитых было… Но своих детей я так и не нашел… Думаю, они все погибли. Все до одного.
— Ваххабиты знали это? — спросил Баклан. — Они за это тебя и выпороли?
— Да ничего никто не знал! — накинулся на Баклана амбал. — Ты что, хочешь сказать, что ваххабиты командуют бомбардировочной авиацией? Ельцин — верховный главнокомандующий! Вот без его приказа и не полетели бы…
— Тихо! — цыкнул старик. — Не на митинге. Что было, то и должно было бы случиться. Всякое бывает на войне. Ты, Аслан, не кори себя за это. Не в силах человека найти смысл происходящему. Только Аллах ведает, что нужно человеку. Хоть старому, хоть малому. Он же забрал твоих родителей до начала войны? Значит, не хотел, чтобы они мучились, чтобы они видели все это.