Чеченский след
Шрифт:
Хотя самого Ахмеда дома не было, нам открыла его жена. Она даже, кажется, не очень удивилась моей просьбе посмотреть кассету. Увела детей в другую комнату, как только я предупредил, что это совсем не для их глаз, и тактично вышла сама.
Я не стану описывать всего, что там было. Хоть мы и поставили кассету в режиме быстрого просмотра, вскоре Юлия тоже вышла из комнаты, не в состоянии всего этого видеть. Расстрелы сменялись пытками и телесными наказаниями. Уже ближе к концу, когда я почти потерял надежду, на пленке мелькнуло лицо Магомадова. Я остановил перемотку и поставил на воспроизведение с нормальной скоростью. Магомадова осудили на триста ударов
17
За Асланом пришли в камеру. Аслан с трудом встал, заложил руки за спину, и охранник защелкнул на них браслеты. Аслан вздохнул. Видимо, опять будут издеваться. А что? Поели, пообедали, теперь скучают — так сказать, хлеба и зрелищ… Тело болело, нижняя губа распухла. Время для допроса вроде бы было неподходящее — но кто их там разберет… Может, это, так сказать, неофициально, личные инициативы. Охранник провел Аслана по коридорам, позвякивая ключами, открыл дверь одной из одиночных камер — неужели переводят? И втолкнул Аслана внутрь, не позаботившись снять наручники.
Аслан, приморгавшись, разглядел в полутьме камеры сидящую на койке фигуру: Мамед Бараев собственной персоной. Аслан застыл от неожиданности на месте. За плечами Мамеда стояли еще двое, как статуи, и не мигая смотрели на Аслана. Ждали приказаний, им достаточно было малейшего жеста Бараева, чтобы приступить к решительным действиям. Ведь боевики, подумал Аслан, живут по тем же законам, что и уголовники. Такие же волки и вожаку подчиняются беспрекословно; а если две сильные личности в банде — они либо взаимно уничтожают друг друга, либо тот, кто сильнее, уходит и уводит за собой основной костяк, а второму остается формировать банду заново… Как тут, так и в тюрьме, выживает сильнейший… Сильнейшим Аслан не был. Опять бить будут, подумал он и поежился. Однако Бараев, судя по всему, был настроен на мирные переговоры.
— Ну здравствуй, Аслан, — сказал Мамед Бараев, прервав долгое молчание, погладив подбородок. — Вот и встретились…
— Поздоровайся, — лаконично посоветовал Аслану один из телохранителей.
— Добрый день, — кашлянув, сказал Аслан. Прошлую ночь он сильно кашлял — видимо, ему повредили легкие…
— Ты чего кашляешь? Нездоров? — неторопливо продолжил беседу Мамед.
— Не жалуюсь, — хмуро пожал плечами Аслан. Что он, в самом деле, как школьник…
— Вот и молодец. Зачем мужчине жаловаться? Не надо… Садись. — Царственным жестом Мамед указал на стул. Аслан сел.
…Он даже не удивился, что Бараев проник в самое сердце тюрьмы и расположился тут как у себя дома. Все становилось на свои места — и внезапный арест, и странные разговоры, которые вели с ним оперы. Вот, оказывается, откуда ветер дует… Но почему он в Москве? И как он сумел пробраться сюда, в Бутырки? Неужели у него есть выход на местное начальство? Хотя сильные мира сего всегда найдут какие-то общие интересы… Пребывание в камере, побои и общая атмосфера сделали свое дело — Аслан воспринимал реальность равнодушно и с трудом. Так же было и во время его плена в отряде боевиков — тупое равнодушие животного и вместе с тем бесконечное терпение, воля, диктуемая самим организмом, — все перенести и выжить. Рано или поздно, подсказывал здравый смысл, все это закончится — и твоя жизнь тебе еще на что-то понадобится.
Не ожидал Аслан вновь увидеть этого человека. Некоторые вещи предпочитаешь забыть, потому что если все помнить, жить будет невозможно.
— На все воля Аллаха, — набожно закатив глаза к небу, произнес Мамед, — опять ты на моем пути. Но я к тебе как гость пришел, я тебе зла не желаю. Что нам между собой делить? Мы друг друга знаем, старые знакомые. А только понравился ты мне тогда, учитель, когда ты мне помогал за страну нашу бороться.
— Я тебе не помогал, — сказал Аслан.
— Помогал, помогал… — махнул рукой Мамед. — Это теперь навсегда с тобой будет… А если не хотел мне помогать — зачем не умер? Во всем надо идти до конца.
Для себя Бараев раз и навсегда решил, что он был прав, когда грабил, убивал, брал заложников, расстреливал их, несмотря на обещания… То, что какой-то учитель Аслан при этом воротил нос, вроде и не должно было его волновать; но, видимо, беспокойство причиняло. Все же и он, Мамед Бараев, сам институты кончал. И ничего — привык… Значит, и этот сможет привыкнуть. Вот он и таскал за собой пленного Аслана, заставляя смотреть на расстрелы, на раненых… Думал, сломается Аслан, хлипкий же человек — а тот ничего. Переживать переживал, исхудал, щеки ввалились, а не сломался. Значит, дух есть у человека, понял Мамед, а таких людей он поневоле уважал. Слабость раздражала его, а сила — что ж…
Аслан прекрасно понимал все мотивировки Мамеда. До того, значит, достал его Аслан, мелкая козявка, что и в тюрьму по его душу сам явился. Хорошего ему как раз ничего не светило — не из сентиментальных же соображений явился Мамед посмотреть на старого знакомого. Но Аслан, устыдившись бегства от собственной памяти, решил, что на все воля Аллаха, встреча эта была предопределена, и собрался встретить судьбу достойно, лицом к лицу.
— Да, были времена… — вздохнул Мамед. — Священная война шла. Только нам она ничего, кроме убытков, пока не дала. Тут я понял, что по-другому действовать надо, хитрее… Помнишь, ты мне сам говорил, что силой ничего не решишь, что убийство влечет за собой убийство…
Аслан вздохнул. Стыдно ему было за эти разговоры, которые он действительно поначалу от безысходности пытался вести с командиром боевиков, который показался ему человеком неглупым… Пытался, пока не понял, что тот над ним смеется. Тогда Аслан замолчал и замкнулся в себе.
— Но сейчас, — продолжил Мамед, лицемерно вздохнув, — времена переменились. Я теперь за свою страну по-другому воюю. Я теперь большой человек. Может, министром буду… Слышал, может, — в Америку меня зовут. Не я к ним еду, а они меня приглашают. Официально…
— Мамед, — сказал Аслан, устав ждать, — от меня ты чего хочешь? Зачем пришел?
— Да так вот, сам понимаешь, мне прошлое мое ни к чему напоказ всему свету выставлять, как невестины простыни. Нет на этом свете людей, которые что-то делали, жизнь кроили и чистыми остались. Это только таким, как ты, удается, которые на все со стороны смотрят и сами ничего не делают. И то судьба тебя ловит. Послушай… Я тебе что предлагаю. Я за тебя деньги заплачу — они тебя отпустят. Эти русские продажны, как шлюхи, — из тюрьмы за деньги можно выйти, все за деньги можно. И посадить туда кого хочешь… Я тебя сюда за деньги посадил, — признался Мамед, — я же тебя и выпущу. Ты зла не держи… А что били тебя — это не я им велел. Я же знаю, ты нормальный человек. Зачем тебе меня закладывать? Будешь со мной работать в министерстве Ичкерии, пост у тебя будет. Своих людей при себе надо держать…