Чеченский угол
Шрифт:
«12 июня на полностью восстановленной после боевых действий центральной площади г. Грозного пройдет торжественный митинг, посвященный Дню неза-висимости России. Ожидается прибытие в Грозный спецпредставителя России по Южному федеральному округу, высокопоставленных руководителей Министерства внутренних дел и Министерства обороны. Из представителей местных властей свое участие подтвердили… По окончании митинга запланировано проведение концерта, на котором…»
Заметка дочитывалась уже по диагонали. Главное для себя человек уже выяснил.
Он отложил газету, глубоко
Вчерашняя жара сменилась мелкими косыми струями по-осеннему холодного дождя. Промокшие штаны натирали ноги, но Дмитрий Павлов не обращал на это внимания. Привык. Тренировки всегда проводятся в любую погоду – и в зной, и в мороз. В Чечне небо каждый вечер норовит пролиться ливнем, дороги размывает несущимися со склонов гор потоками воды, жирная грязь с чавканьем вцепляется в ботинки. Кавказская жара смачивает «тельник» потом, к вечеру из него приходится вытряхивать соль. Надо быть готовым ко всему.
– Новенькой хреново, – констатировал бегущий рядом Лопата.
Дмитрий, с трудом переводя дыхание, огрызнулся:
– Тебе-то что!
Вот. Именно так он и предполагал. Все внимание бойцов концентрируется на девке. Даже Лопата, получивший свое прозвище за весьма умелое орудование саперной лопаткой, правда, не с целью рытья окопов, а раскраивания черепов сопротивляющихся бандитов, глаз с нее не сводит. Про Дока и говорить нечего – узнав, что Лика во время предыдущего кросса потеряла сознание, он напичкал девку витаминами, а ставший маслянистым взор явно предвкушал процесс искусственного дыхания изо рта в рот. Но уж этого удовольствия Док не получит. Девка, съежившись в комок, как промокший воробушек, бежит налегке, без «разгрузки» и оружия.
Закончив пробежку, бойцы потянулись в здание – снять форму, оставить оружие, взять щитки, шлемы и перчатки для занятий рукопашным боем.
В раздевалке Дмитрий расправил на спинке стула мокрую одежду, закрепил на поясе чехол со штык-ножом и, вяло отругав Темыча за распространяемое алкогольное амбрэ, отправился в спортзал.
Бойцы, разминаясь, метелили боксерские груши. Вронская примостилась на скамеечке у стены, наблюдая за их движениями с нескрываемым ужасом.
– Что расселась? – возмутился Дмитрий. – Лена, объясни ей принципы нанесения основных ударов.
Плотникова прекратила упражнение на растяжку, выполняемое при помощи своего коллеги – снайпера Виктора, – и послушно забормотала:
– Вот так выполняется хук, а если рука уходит противнику под подбородок – это апперкот…
Размявшись, Дмитрий скомандовал:
– Спарринг!
Он приблизился к Лике, легонько ткнул ее в плечо, ударил ногой по голени.
– Блоки ставь, отпрыгивай, ну, живо!
Девка смешно выставила руки вперед, открывая все, что только можно ударить – лицо, живот, грудь.
Дмитрий коснулся легкими ударами неприкрытого тела, девчонка что-то просекла, в ее движениях появилось смутное подобие защиты.
Увидев штык-нож, она остановилась и прошептала:
– О Боже, он что, настоящий?!
– Нет, блин, нас муляжами режут! – взорвался Дмитрий.
Лика растерянно оглянулась по сторонам. Лица ребят по соседству все в крови, один уже упал на мат, зажимая пораненную руку.
Секунда – и нож Дмитрия пропорол мастерку спортивного костюма.
– Иди постучи по груше, – распорядился командир. – Ты трижды убита…
Если не считать путающейся под ногами журналистки, Павлов был доволен своими бойцами.
«Превосходно, – подумал он после поединков с ребятами. – Реакция отличная, удары крепкие, даже протрезвевший Темыч бьется что надо…»
Обед в столовой безнадежно испортила неугомонная Лика Вронская. Не привыкший к физическим нагрузкам организм – хотя после тренировки прошло более двух часов – исторг съеденное так быстро, что девка даже не успела добежать по туалета.
– Уберешь все здесь. А потом марш в наше здание мыть сортир, – не терпящим возражений тоном произнес Дмитрий.
Насладившись побледневшим Ликиным личиком с явственно обозначившимися под щечками желваками, Павлов отправился в свой кабинет. Дежурный докладывал, что его разыскивает руководство МВД с целью сообщить детали предстоящей командировки в Чечню…
Молочный свет зарождающегося утра разбудил Салмана Ильясова.
Он открыл глаза, пошевелился, вбирая в ноющее от ран тело тепло спального мешка. В палатке вообще спалось отлично. Легкая, американского производства, она подогревалась аккумуляторной батареей, спасая от колючего ночного холода. Палатка – летняя роскошь, скрываемая от вездесущих российских «вертушек» плотным облаком «зеленки». Зимой отряд располагается в пещерах и блиндажах, сырых, мрачных, раздирающих плохо сросшиеся кости и пробитые внутренности когтями острой боли.
Салман выбрался из «спальника», зашнуровал берцы, отдернул край палатки. Долю секунды он радовался поднимающемуся из-за гор краешку солнца, щедро льющему тепло на многострадальную землю Ичкерии. Потом, увидев трясущуюся в рыданиях у потухшего костра Айзу, закусил губу.
Все понятно и больно.
– Зелимхан? – спросил Салман, все еще надеясь на то, что ошибся. Если бы женщина отрицательно покачала головой!
Но нет – черный платок клонится вниз.
– Я просыпаюсь… Он не дышит… Глаза открыты.
По щекам Айзы текут слезы, и Салман ловит себя на мысли: как же хочется зарыдать, зареветь, завыть, может, тогда исчезнет тяжесть в груди.
Смерть – это слишком серьезно для слез. Смерть – тоже работа, сложная, кропотливая, но только правильно проведенный похоронный ритуал откроет Зелимхану путь на небеса. Мальчик это заслужил, да пребудет его душа в раю, иншаллах…
Завтрак проходил в полном молчании. Бойцы вяло поглощали остатки привезенной Раппани еды. Сам гость, притихнув, ограничился кружкой дымящегося чаю, на что Вахид, поправив бинт и зеленую бандану, неодобрительно поцокал языком. Они-то ведь живы, и им нужны силы для борьбы и мести, даже если кусок в горло не лезет.