Чего не видит зритель. Футбольный лекарь №1 в диалогах, историях и рецептах

Мышалов Савелий

Теперь о том, как меня встретили после трехгодичного перерыва. В конце 1961-го – начале 1962-го я ощутил особое тепло, исходящее от ребят. Поначалу думал, что показалось. Но дальнейшее вселило уверенность, что они искренне радовались моему возвращению. Не берусь утверждать точно, что именно их во мне подкупало. Возможно, характер, какие-то человеческие качества. Может, доброжелательное и уважительное отношение. Потому что я в принципе общаюсь со всеми одинаково, невзирая на титулы, звания и масштабы достижений.

Я и к молодым спортсменам – например, быстро ставшему чемпионом Европы Роберту Меркулову, относился столь же внимательно, как, скажем, к прославленному ветерану Гришину. Они отвечали тем же. Так

что у меня быстро возникло ощущение, что мы как бы воссоединились. Опять дружно работал и с Полиной Афанасьевной. И это несмотря на то, что хотя подготовка у женщин и мужчин всегда шла совместная, когда наступал сезон, мы разъезжались. Ведь соревнования проходили в разные сроки. Правда, очень скоро все поменялось. Чемпионаты стали проводить одновременно: первыми на дорожки выходили дамы. Вот тогда-то две сборные объединили в одну.

Вследствие чего Судакова перешла в сборную СССР по баскетболу, где стала работать с известным самобытным наставником и психологом Лидией Владимировной Алексеевой. А я остался «в коньках» на двух командах. Естественно, установился тесный контакт с ярчайшими «звездами» тех лет – Лидией Скобликовой, Ингой Артамоновой, Тамарой Рыловой, Валентиной Стениной…

– Безусловно, стало сложнее?

– По-разному. Труднее всего оказалось вначале. Все же врач сборной – очень серьезная должность. Взять хотя бы функциональную диагностику. То есть постоянное наблюдение за тем, насколько функциональные возможности спортсмена соответствуют тренерскому плану. Никакой посторонний специалист не будет изо дня в день этим заниматься. Только доктор команды. И для настоящего наставника эта сторона его работы – просто как хлеб насущный. А мне посчастливилось работать с великими тренерами. С тем же Кудрявцевым в коньках, позже в футболе – с Качалиным, Бесковым, Лобановским… Они, естественно, не были медиками. Поэтому в общении с ними на специальные темы важно было, во-первых, найти такие слова, чтобы мы говорили на одном языке. Второе – и это, пожалуй, самое главное – быть доказательным.

Потому что если, к примеру, приходил к Кудрявцеву и говорил, что вот Косичкину сегодня вместо «льда» лучше назначить гладкий бег по лесу, он обязательно требовал аргументы. Тогда я объяснял, что у спортсмена наблюдаются функциональные изменения, отрицательные сдвиги. Чтобы они исчезли, надо Косичкину на пару дней дать паузу или переключить на другую работу. Дальнейшее должно было подтвердить мою правоту. На первом этапе подобная правота в каждом случае становилась для меня своего рода тестом, благодаря чему я мог продолжать спокойно работать.

Со временем Кудрявцев – а позже и Качалин, и Бесков, и Лобановский – поняли: я вышел на уровень профессионала, с чьим мнением нужно считаться. Дальше мне уже было легче решать все вопросы в сфере своей компетенции самостоятельно. А как иначе? Это все равно, что механик автосервиса будет по каждому поводу обращаться на завод-изготовитель. Да его прогонят через неделю!

– А как насчет привлечения консультантов – узких специалистов?

– В необходимых случаях решение этого вопроса оставалось за мной. Может, поэтому в моей многолетней практике работы с конькобежцами не было случая, чтобы кто-то из тренеров сказал: знаешь, Савелий, ты тут ни хрена не понимаешь, давай вези парня в клинику, консультируй. В подобных ситуациях я сам проявлял инициативу. Скажем, когда надо было разобраться с кардиограммой. Поскольку, хоть и подучился этому, закончив курсы электрокардиографии, не считаю себя таким уж большим специалистом.

Так что с возвращением в сборную профессиональные сложности не стали для меня тайной за семью печатями. Во многом я освоился. А объем работы, естественно, вырос. Правда, я остался не в полном одиночестве. Были у меня

в сборной и хорошие помощники. Например, посчастливилось долго работать с Леонидом Николаевичем Смирновым, замечательным специалистом своего дела. Он был не только массажистом, но и прекрасным другом – моим и всех спортсменов. Он раскрыл мне глаза на свою профессию.

До него я лишь понаслышке знал о массажистах. Примитивно представлял их как людей, занятых конкретным физическим трудом. А Смирнов давал настолько ценную информацию – мне и тренерам, что в иных случаях она оказывалась решающей. Например, мог обратить внимание:

– Знаешь, Савелий Евсеевич, Скобликова «забита»: на каком-то участке у нее мышечное напряжение. Не связано ли это с тем, что она изменила технику бега?

Вот так Смирнов попадал в «десятку». Действительно, когда та же Скобликова, Гришин или Косичкин, например, во время подготовительного периода уделяли больше внимания штанге, Леонид Николаевич тут же это отмечал. И сразу делился наблюдениями с нами. По сути, он по-доброму подсказывал. А как часто подстраховывал меня. Ведь у нас, врачей, очень большой объем работы. Чтобы успеть сделать все, что запланировано, как говорится, суток мало. Смирнов изо всех сил помогал – делал компрессы, перевязки… Причем добросовестно, с любовью. Я с ним поработал около 10 лет. И ни за что не выбрал бы себе другого помощника, если бы не – увы! – уход Леонида Николаевича из жизни.

– Савелий Евсеевич! Вы упомянули о важной психоразгрузочной стороне вашего общения с сильнейшими конькобежцами страны. Насколько мне известно, уже в период работы в футбольной сборной для этого привлекались разные творческие бригады, которые наведывались в команду в период подготовки дома и даже ездили с ней на зарубежные турниры. Было ли нечто подобное в работе с конькобежцами?

– Нет. Тогда этого не было!

– Почему?

– Ну, хотя бы потому, что артистам мотаться за нашей командой по стране было не очень-то удобно. Ведь в Москве мы очень мало находились. Искусственные катки в стране тогда не строили. По этой причине в сентябре – октябре сборная вылетала в Иркутск.

– А когда предстояли, допустим, чемпионаты мира, в делегацию не включали, скажем, артистов, снимавших напряжение?

– Нет, такая практика тогда отсутствовала. В те времена спортивные руководители заботились не о нашем хорошем настроении, а больше занимались идеологическими «накачками». Без подобной прелюдии не обходился ни один отъезд за рубеж.

– И как это выглядело?

– Да примерно так же, как при инструктаже перед выездом. Можно сказать, что в чем-то и то, и другое совмещалось. Вызывали «на ковер» тренеров и конькобежцев. Уровень – будь здоров! – ЦК КПСС, идеологический отдел, сектор спорта. Содержание бесед на Старой площади разнообразием не отличалось. Говорили, по существу, одно и то же: что-де за вами Родина, не посрамите, высоко несите и примерно себя ведите… Словом, больше на патриотизм давили! А когда появлялся повод поблагодарить или помочь решить наши проблемы, начиналась «другая песня». Так что ребята имели все основания отрицательно к этому мероприятию относиться.

– Поясните, о чем конкретно идет речь?

– Для иллюстрации кое-что расскажу из практики конца 1950-х – начала 1960-х годов. Как-то проводили мы сборы в Иркутске. На питание в таких случаях спортсменам в клубах выделялось 2 рубля 50 копеек на человека на день. А в сборной – аж на полтинник больше! Чтобы современному читателю было понятней, скажу так: в принципе хватало, но очень скромно. Даже Кудрявцев, видя, что нагрузки у ребят очень высокие, а с калориями для их могучих организмов бедновато, оказался в тупике: