Чего ожидать от совершеннолетия, или верхом на метле

Лис Алеся

– Именно, – подтверждает Саша. – Если не ошибаюсь, то с Зоей было так же.

– Вот зараза! – ударяет рукой об стену Влад.

Мне тоже хочется разнести все тут в пух и прах, но я неимоверным усилием воли сдерживаюсь. Опасность в первую очередь угрожает Инге, мне ее нужно уберечь, и злость тут не поможет, лишь холодный разум и четкий расчет.

Вредная ведьмочка, которой я уже за это утро трижды звонил, ограничивалась в разговоре со мной односложными ответами и обиженным сопением. Маленькая глупышка до сих пор не осознает, в какой она опасности, и что я в очередной раз могу не успеть.

– Так как же умерла жертва? – до меня доносится вопрос Влада.

– Утонула, – вздыхает Саша. – Она мне рассказала, что последнее, что помнит, как туалетная комната начала наполнятся водой.

– Но там не было и следа влаги, – поднимаю брови я. – Пол, стены – все сухое.

– Я лишь передаю ее слова, – обиженно пожимает плечами медиум.

– Саш, никто не сомневается в тебе, – приседает возле нее Влад. – Ты молодчина. Давай я отвезу тебя домой. Тебе нельзя в таком состоянии садиться за руль.

– Хорошо, – кивает девушка и протягивает мне пустой стакан. – Больше я, к сожалению, ничем не могу помочь.

Устало тру виски и оборачиваюсь к Василичу.

– Я попросил взять пробы воды из легких. Результаты будут завтра. Может, появится хоть какая-то зацепка, где эта ведьма прячется…

– Может, – хлопает меня по плечу начальник. – Я Владу дал задание опросить близких погибшей. А ты, съезди еще раз в Выворотни и тщательно осмотри халупу старухи, может мы что-то упустили? Надо поскорее кончать с этим делом… Плохое у меня предчувствие. А я на ковер к Касл…

Согласно киваю, понимая, что не только у Василича плохое предчувствие, у меня самого на душе скребут тигры. Боюсь, при таком раскладе, для Инги единственное безопасное место только моя квартира и путь в универ с этих пор для нее закрыт.

Инга

– Что означает – “Не ходить на пары”? – рычу я, уперев руки в бока.

На плите булькает борщ, под кухонным полотенцем остывают пампушки с чесноком, в духовке томится запеченная картошка с мясом. Знала бы о том, какую новость мне сообщит Игнат, даже пальцем не пошевелила бы сегодня. Пускай бы жевал свои сухие бутерброды. У-у-у-у, колдунище!

Мало того, что приехал уже поздно вечером, так еще и приказы свои раздает. Хоть бы спасибо сказал за ужин! Нет, ну, он сразу учуял аппетитный запах и похвалил ароматы, витающие не только по всей квартире, но и на лестничной клетке. Даже, помявшись, крякнул, что, мол, не надо было так ради него стараться… Но, бром тебя за ногу, я же не знала, какую свинью он мне приволок, вот и отнекивалась, зардевшись от похвалы, аки красна девица.

– То и означает, – хмурится мужчина, словно недоумевая, что мне непонятно.

– Мы с тобой договаривались, – напоминаю этому индивидууму с памятью золотой рыбки.

– Обстоятельства изменились, – с нажимом произносит мужчина и словно нехотя, продолжает. – Параскевья стала сильнее и единственное место, где она до тебя не доберется – это мой дом.

– Что-то случилось? – почувствовав неладное, тут же сбавляю обороты. – Почему тебе вызвали в Центр?

Тревога наконец-то добирается до моего затуманенного упрямством мозга, и я начинаю замечать, насколько уставшим выглядит колдун. Уставшим и обеспокоенным. Отвечать на мой вопрос он не горит желанием, и я молча наполняю глубокую миску густым ароматным борщом, и ставлю на стол. Невольно вспоминаются детские сказки, в которых ведьмы добрых молодцев кормили, поили и в баньке парили. Не иначе, затем, чтобы разговорить заезжих странников и выведать их секреты, ибо сытый мужчина – добрый мужчина. В баньке парить я никого не собираюсь, сам пускай плещется, а вот накормить и хоть таким образом облегчить участь колдуна, который меня защищает вполне приемлемо.

Не знаю, что подействовало на Игната, то ли и вправду ужин, то ли он и сам решил мне поведать, но его рассказ меня пугает не на шутку.

– Ты что-то нашел Выворотнях? – размешиваю сметану в свой миске с борщом. Аппетит пропадает моментально, но надо себя заставить проглотить хоть пару ложок.

– Нашел… – кивает мужчина. – Кое-кого…

И поджимает губы, делая вид, что очень увлечен трапезой, а я понимаю, что больше он ничего не намерен мне рассказывать. Ну и ладно. Сама всё узнаю. В конце концов, сегодня, как ни крути, было и кое-что приятное, а именно, что консультацию с психологом пришлось отменить.

Глава 21

На следующий день колдун вновь куда-то уматывает по делам, а меня опять оставляет маяться от безделья в квартире. Первую половину дня я еще так-сяк убиваю на звонки родителям и Наташке, предупреждаю последнюю, что заболела и прошу переслать мне сфотканные на телефон конспекты лекций, которые я пропустила и пропущу, еще раз убеждаю подругу, что со мной все в порядке и повторяю заранее придуманную легенду о вспыхнувшей любви и переезду к своему объекту воздыхания. Затем сажусь за учебники и отлипаю от них только тогда, когда в животе начинает громко урчать от голода. Но аппетит, как только ступаю на кухню, пропадает окончательно, зато появляется снова обида на Игната. Ну, хоть капельку информации он мог мне рассказать? Как будто меня это вовсе не касается, а ведь договаривались с ним…

Вздохнув, наливаю в чашку молоко и оборачиваюсь к шкафчику за печеньем, но странный звук за спиной, похожий на громкое прихлебывание, заставляет меня замереть от страха.

Медленно закрываю скрипучую дверцу буфета, стараясь не замечать, как по спине пробегают мурашки ужаса.

– Ты печеньеце-то возми, – внезапно раздается ворчливый голос старческий голос. – Я страсть как овсяное люблю.

Пискнув от страха, снова открываю дверцу и начинаю шуршать пакетом в поисках лакомства.

Может, это мне только кажется? Может, это от голода у меня слуховые галлюцинации? Вот повернусь сейчас к столу, а там никого нет и в помине...

Тихо считаю до десяти, стараясь, успокоится и, зажав в руках упаковку с печеньем, начинаю медленно оборачиваться.

– Замри, окаянная, – вопит голос, и я тут же застываю, как заколдованная. – Ишь чего удумала?! На духа домового смотреть. Совести нет у тебя, ведьма!

– К-к-к-кого? – зубы выбивают дробь, а руки дрожат, словно в лихорадке.