Чего стоит Париж?
Шрифт:
– Не сплю ли я? – удивленно проговорил Бурбон, смеривая де Батца внимательно-настороженным взглядом. – Ты собираешься покинуть военную службу? Вот это новость! Сейчас, когда судьба открыла мне дорогу в Париж, когда перед людьми, верными мне, появилась возможность добыть богатство и славу, ты решил оставить меня? Еще несколько лет, быть может, меньше – это зависит и от тебя, – граф де Батц выберет себе любой из дворцов столицы или же построит новый по своему усмотрению! А ты уходишь! Неужели надо объяснять?! Если король польский откажется от трона Франции, как о том говорит Шарль, я становлюсь престолонаследником! Благодаря братцу
– Благодарю вас за теплые слова, сир, но все же позвольте мне оставить службу.
– Как знаешь, Мано, как знаешь. Ты мог быть первым на поле боя, твоя жена – блистать при дворе, как подобает ей по знатности и красоте! Но ты сам, собственной рукой ставишь на всем этом крест. Но скажи мне, мой дорогой, как же ты планируешь жить дальше? У тебя даже нет дома, куда можно было бы привести молодую жену?! Насколько я помню, Кастельмор принадлежит твоему старшему брату?!
– Сир, если вы будете так добры, что дадите королевское соизволение на мой брак с Конфьянс, – он замялся, – вы же знаете, она наследует большое состояние.
– Ах, состояние… Ну да, конечно. Но что ты говоришь, Мано?! Конечно, как король Наварры, я могу благословить ваш брак, однако соизволение на замужество графини де Пейрак должен дать король Франции. Я же таковым, увы, пока не являюсь. Помоги мне, а я, приняв корону Карла Великого, помогу тебе.
– Сир! Если вы пожелаете, я готов возглавить гарнизон Нерака, По или любой иной крепости по вашему усмотрению.
– Хм, незавидный жребий для коронеля королевской гвардии. Но ты сам пожелал его. Хорошо, я подыщу тебе пост коменданта. Однако помни, я всегда буду рад видеть тебя в своем войске и твою очаровательную супругу при дворе.
Желваки на резко очерченных скулах де Батца вздулись, демонстрируя плохо скрытое раздражение.
– Но я не могу отпустить без награды столь славного воина! Ларошфуко! – Генрих Наваррский обернулся к стоящему позади секретарю. – Погляди список пожалований.
– Слушаюсь, мой король! – Лукавый царедворец открыл принесенную с собой обтянутую тисненой кожей папку с червлено-золотым гербом Наварры на переплете. – Что прикажете?
– Что там значится в списке под первым номером?
– Артаньян, сир. Небольшой замок и деревушка в Беарне.
– Небольшой замок?! – усмехнулся Генрих. – Что ж! Вот и славно! Должно быть, прелестное любовное гнездышко! Надеюсь, Мано, там у тебя будет возможность подумать на досуге. Хочется верить, не слишком долго.
– Но брат мой, – начал было я, – Артаньян – совсем крошечное селение. Неужели же шевалье де Батц, выказавший столько отваги и преданности на службе вам, не достоин лучшей доли?!
– Шарль! – поморщился мой близнец. – Шевалье де Батц, быть может, заслуживает место в Палате пэров, замок Юссе в качестве свадебного подарка, а также пост королевского наместника, скажем, в Бигорре или Турени, но он сам пожелал сделать выбор. Оставим же ему это право.
И вот теперь мы с Лисом стояли, скрытые тяжелой бархатной портьерою, наблюдая, как любезный монарх протягивает отставному коронелю «высокий дар» – жалованную грамоту на поместье Артаньян. Вслед за ним на серебряное блюдо, которое несла мамаша Жозефина, посыпались монеты, кольца, золотые цепочки, браслеты – словом, законная часть военной добычи, положенная боевому товарищу, покидающему отряд. Вскоре блюдо уже было полно, и на смену Жозефине пришли братья Маноэля. Он сам шел, прощаясь с друзьями и почтительно благодаря их за щедрость. Бледная от волнения Конфьянс, шествующая вместе с мужем по живому коридору под куполом скрещенных шпаг, была Оглушена приветственными криками, потрясена чужой радостью и все же не производила впечатления счастливой новобрачной. Вне всякого сомнения, она была привязана к своему бесстрашному и преданному спутнику, но любовь… этой милой и, несомненно, созданной для любви девушке еще только предстояло почувствовать ее.
Приветственный звон клинков и радостные крики неслись под куполом часовни, пугая глазеющих с витражей святых, должно быть, впервые наблюдающих столь бурный свадебный обряд. Со вчерашней ночи я почти перестал существовать, отдав часть своей судьбы молодому королю Наварры, мне оставалось лишь от всей души желать любви и счастья молодоженам. В кои-то веки я ничем не мог даже не то чтобы помочь им, а попросту хоть как-то скрасить их участь. Я досадливо отвернулся, не желая больше наблюдать это жертвоприношение. Господи, дай им любви! Ведь должна же быть в мире хоть какая-то справедливость!
Дверь ложи отворилась, и в дверном проеме показалась крепко сбитая фигура моего «брата» Генриха.
– Поглядите-ка, Ваше Величество! – приветствовал его Рейнар. – Братва-то пощедрее вас будет. Там на блюде барахла, пожалуй, на два Артаньяна наберется.
– Вот и хорошо, – охотно соглашаясь, кивнул Генрих, – значит, в первое время они не будут нуждаться. А затем Мано, надеюсь, одумается. Шарль, поговорите с ним. Может, он вас послушает?! – Закончив фразу, он повернулся к Рейнару и предложил ему весьма требовательно: – Сходите и вы поздравьте своего боевого друга. Да, кстати, братве, как вы изволили выразиться, нет необходимости содержать за свои деньги армию. Ступайте и поразмыслите над этим.
Лис вышел, не забыв высказать мне на канале связи все, что он думает о буржуйских замашках этого Божьего шлымазальника. Хотя, строго говоря, в чем-то Генрих был прав.
– Анри, – начал я, когда мы остались одни, – я хочу напомнить тебе, что графиня де Пейрак снарядила на свои деньги два эскадрона.
– Что ты говоришь! Да она просто ангел, Шарль! Но, кажется, не слишком влюблена в своего мужа. А?! Как ты считаешь?!
– Я не берусь судить. Да и не желаю…
– Ну еще бы, – ухмыльнулся Бурбон, – ты же, кажется, отдаешь предпочтение моей жене.
Я почувствовал, что начинаю краснеть.
– Все это время Марго полагала, что любит вас, сир.
– Ну полноте, полноте, братец! Я тебя не ревную. К чему оправдания? Маргарита Валуа с детства любит всех тех, кто достаточно настойчиво обращает на нее внимание. Уж я-то ее знаю. – Он замолчал, должно быть, вспоминая, как в детстве, приезжая к королевскому двору, прятался в садовых лабиринтах с очаровательной черноглазой девочкой Марго.
– Это не так, Анри. Мадам Маргарита действительно способна полюбить того, кто любит ее, но лишь потому, что страсть, живущая в ее сердце, должна изливаться на объект, достойный ее столь пылкого чувства.