Чего стоит Париж?
Шрифт:
– Не совсем! – вклинилась в разговор Жози, и из-под темного плаща блеснула чудными брешийскими стволами пара пистолей. – Не делайте глупостей, судари мои! – прикрикнула она на стражников, собравшихся было опустить пики. – Ибо клянусь ночным колпаком маршала Таванна, кормившим меня последние годы, если вдруг я промахнусь, они не промажут!
Увлеченный разворачивающимся на дороге спектаклем Лис, да и все остальные его спутники позабыли глядеть по сторонам. А зря! Кусты по обе стороны тракта зашевелились, и из них в полном молчании выступили две дюжины пистольеров, не спускающих
– Господа! – тоном суровым, будто всю жизнь лишь тем и занималась, что водила в бой полки, скомандовала Жозефина. – Тихо, без паники и суеты, бросайте на землю оружие. Все оружие! По одному! И, прошу вас, не заставляйте меня убивать!
– Благодарю вас, мсье, – с нежной улыбкой обращаясь к своему давешнему собеседнику, произнесла Конфьянс. – За то, что вы не пожелали проливать кровь этих несчастных. Господь не забудет вашу доброту.
– «Вот это бабцы!» – восхитился Лис. – «Вот это выход из-за печки! Капитан, я в восхищении! Когда мне развяжут руки, я лично организую конную овацию и воспевание их в эпических балладах».
– «Только ты уж поосторожнее», – усмехнулся я. – «Кажется, Мано весьма ревнив».
– «А шо я, шо я?!» – возмутился Рейнар. – «Я ж только так, обелить-покрасить. А если шо, так я ж шо ж! К тому же». – В тоне моего верного соратника появилась по-лисьи коварная нотка. – «Как гласит мудрая французская пословица: „Глаза и руки друга еще не делают мужа рогоносцем!“ Вот он, глас народа, который, как утверждают ведущие ученые, глас Божий!»
– «Боюсь, друг мой, что у этой пословицы нет перевода на гасконское наречье».
– «Увы! Есть еще языковые барьеры на светлом пути высокой, но чистой любви», – опять затараторил д'Орбиньяк.
Из лесу послышалось конское ржание и окрик Мано, спешившего оповестить соратников о благополучном завершении операции.
– «О! А вот и де Батц», – радостно заметил я. – «Как раз можешь поведать ему о руках друга и языковых барьерах».
– «Думаешь, стоит?» – усомнился Лис. – «К чему грузить героя несовершенством мира? Ему и без того забот хватает».
Между тем гнедой скакун вынес лейтенанта Гасконских Пистольеров на усеянную брошенным оружием дорогу, и он, с видом знатока оценив представшую взору картину, довольно подкрутил ус.
– Господа приставы, – налюбовавшись плодами добровольного разоружения, весомо произнес де Батц. – Я прошу вас сохранять спокойствие. Вы пленены не разбойниками, а отрядом личной гвардии короля Наваррского. Ваша жизнь целиком зависит от вас. Вы продолжите дорогу в Аврез, лишь только мы поменяем эскорт. – Мано сделал знак пистольерам увести пленных стражников в лес. – Будьте послушны и не заставляйте сожалеть о том, что вам оставлена жизнь, – и дела отнимут у нас совсем немного времени. Обещаю, что в этом случае вам будет возвращена свобода. А вы сможете вернуть ее людям прево. Они здесь неподалеку. Привязаны к деревьям. Так что хорошо бы управиться с исполнением приказа Паучихи еще до вечера. Иначе местные волки сдохнут от обжорства. Так что поспешим, господа!
– «То-то красным шапочкам вкупе с тремя поросятами будет раздолье!» – не замедлил прокомментировать услышанное
Между тем гасконцы, все еще находившиеся в лесной чаще, закончив увязывание пленников, начали строиться на дороге. По моим подсчетам, их было чуть меньше шестидесяти бойцов. Почтительный де Труавиль подвел лошадей к все еще стоящим на дороге дамам и помог им взобраться в седло.
– Все здесь? – окидывая взглядом отряд, крикнул де Батц. – Дьявольщина! Куда подевался брат Адриэн?
– Господин лейтенант, – отозвался один из пистольеров. – Его преподобие задержался в лесу. На всякий случай он остался отпустить грехи несчастных сих. Если вдруг приставы не успеют…
– Уши Вельзевула! – сплюнул лейтенант. – Ступай поторопи его. Скажи, если он перестанет сейчас причащать и соборовать этих убогих, у них еще будет шанс нагрешить не на одну исповедь. Пошевеливайся. Мы выступаем.
Солнце едва только начало катиться под уклон, удлиняя тени на опушке леса, когда отряд, сопровождающий судебных приставов, подъехал к воротам замка Аврез ла Форе. Вороненые каски стражи тускло поблескивали под милосердными сентябрьскими лучами. Коричневые плащи судейской братии с черными бархатными воротниками, наградившие слуг закона презрительным прозвищем «черношеих», хлопали по ветру, и сигнальный горн требовательно взывал к обитателям лесной цитадели, приказывая открыть ворота.
Управляющий поместьем любимца короля, хмурый бретонец средних лет невзрачной наружности, должно быть, сам когда-то начинавший карьеру на писарской лавке в одной из судейских контор, обреченно покачал головой и отправился к надвратной башне вести безнадежные переговоры с блюстителями параграфов и толкователями статей. Оказаться мятежником, да еще и вот так вот, ни за что ни про что, явно не входило в его ближайшие планы. Дальнейшую мизансцену я наблюдал глазами Лиса, по-прежнему находившегося в непосредственной близости от приставов, правда, теперь уже с развязанными руками.
– Приказ королевы! – возвестил один из заложников зычным, хорошо поставленным голосом, – По достоверным сведениям, имеющимся у королевского суда и прокурора великого города Парижа, в замке Аврез ла Форе скрывается цареубийца, грабитель и бунтовщик, принц Анри де Бурбон, король Наварры, со своими подручными. Повелеваем вам выдать вышеупомянутого преступника и людей его со всем имеющимся при них имуществом. В противном случае все пребывающие в замке подданные короля Франции, вне зависимости от титула и звания, будут объявлены мятежниками и понесут наказание, как мятежники, – торжественно завершил клерк, на совесть исполняющий отведенную ему роль.
Глаза Рейнара позволяли мне видеть то, что нельзя было рассмотреть от ворот, – стволы пистолей в руках де Труавиля а еще одного из моих гвардейцев, направленные между лопаток приставов. Единственное лишнее слово оказалось бы для них последним.
– Знаете ли вы, чей это замок? – Управляющий сделал безнадежную попытку нагнать страху на и без того напуганных собратьев по перу и чернильнице. – Он принадлежит его милости Луи де Беранже, сьеру дю Гуа, любимцу нашего короля! Осознаете ли вы это?!