Чего стоит Париж?
Шрифт:
Из Жизора мы выехали на добротном дорожном возке, приобретенном под громкие споры Лиса и Мано у местного каретника в обмен на наш прежний экипаж. Как, по-моему, возок был достаточно вместителен и не слишком привлекал внимание шляющейся по дороге вооруженной братии – псов войны, ищущих щедрого хозяина, профессионалов-наемников, давно уже отобравших кусок хлеба у тривиальных бродяг и разбойников с большой дороги.
Теперь со стороны казалось, что в Шалон-сюр-Марн – столицу герцога Шарля Лотарингского, едет дворяночка из небогатых, ее духовник, гувернантка и три ландскнехта, нанятые, должно быть, стариком отцом для охраны любимой дочери. Три человека – невелик отряд, но если есть возможность
Вот уже два дня мы были в пути, и когда б не постоянные споры Лиса и де Батца, наше путешествие можно было считать увеселительной прогулкой. Бегущая с холма на холм дорога открывала все новые роскошные пейзажи, располагающие к возвышенным мыслям и стихосложению. Но мне было не до того. Я думал о своем плане. Вернее, о тех его наметках, которые крутились меня в голове, и о людях, доверивших свои судьбы невесть кому – тени короля Генриха Бурбона. Тот же брат Адриэн, поверивший пророчеству Нострадамуса и предсказанию Руджиери, отправился бы со мной, знай истинное имя своего «подопечного»? Навряд ли! А Мано? И уж тем паче Конфьянс и Жозефина, также пожелавшие сопровождать свихнувшегося короля!
Что я мог им сказать? Что мог ответить? Что не смею отправляться на юг, где, должно быть, уже давно ждут моего появления, потому что в любой момент там может появиться настоящий король? Что вынужден оставаться в этом мире, в этой порядком мне уже осточертевшей роли, потому что кому-то, изображающему из себя Бога, хочется, чтобы репутация будущего государя Франции была безукоризненна? Нет-нет, он не исчез при странных обстоятельствах из Лувра, он был на высоте – античный герой в венке из лавра и дуба. Он совершал рыцарские подвиги и с презрением смотрел в лицо опасности. Но я-то – не он! Я не могу собирать армию и вести ее на Париж. Это дело настоящего Генриха. Я не могу быть знаменем и кумиром гугенотов – учение Мартина Лютера мне чуждо, а проповедуемый им ревностный аскетизм и вовсе вызывает головную боль. И все же… Все же я впрягся в эту упряжь, должно быть, добровольно. Поскольку, что могло меня заставить поступить таким вот образом, я попросту не мог себе представить. А значит, должен был действовать! Наши добрые спутницы не расспрашивали меня о «великом плане», и я был несказанно благодарен им за это.
Что я мог сделать в сложившейся обстановке?.. Только одно – заставить Генриха Анжуйского и его весьма разумную мать признать Генриха Бурбона истинным мужем Маргариты Валуа, другом и союзником правящего дома и, конечно же, незапятнанным и непричастным к смерти короля Карла. Поле моих боев было там, где находились будущий христианнейший государь и королева-мать. И ключ от победы сейчас хранился в Шалоне. Без Маргариты, без этого брака я, вернее, Генрих Наваррский был никто – кузен в двадцать третьей степени родства, волею судеб, в силу саллического закона имеющий хотя и довольно шаткие права, но все же на престол. Однако при случае всех сил крохотного Пиренейского королевства, вернее, того его огрызка, который остался под властью Наваррской короны в результате войн с Испанией и Францией, не хватит, чтобы отстоять эти права.
И все же я не должен был вовлекать этих прекрасных, храбрых и великодушных людей в свою авантюру. Лис был прав, называя ее безумием. Но в таком случае что же я повинен был делать в этом мире? Затаиться и ждать, пока починят загадочную «камеру перехода»? Ждать, надеясь, что вот-вот появится настоящий Беарнец и все решится само собой? Тогда к чему я здесь вообще нужен?
Полный таких вот безрадостных мыслей, я погонял коня, держась рядом с возком, привычно вслушиваясь и всматриваясь
– Дети мои, отриньте споры! – Голос брата Адриэна выцвел меня из тоскливой задумчивости. – Отриньте споры! Разве не слышите вы, как враг рода человеческого мерзко хихикает, слушая крики вашей перебранки! Возлюбите друг друга, как подобает добрым христианам.
– Вот еще! – гневно фыркнул мой напарник. – Щас все брошу и возлюблю со страшной силой.
Как ни крути, отношения между Лисом и моим лейтенантом не складывались ни в какую. Нескромные ли взгляды, которые д'Орбиньяк порою бросал на Конфьянс, были тому виной, или «придворные короля Наваррского» оспаривали место близ «августейшей персоны». Но стоило де Батцу сказать «Да!», Рейнар тут же спешил ответить «Нет!». Моя удача, что рядом находился велеречивый бенедиктинец, способный утопить в словесах любую ссору. Иначе дело бы могло дойти до шпаг.
– Оба вы, судари мои, возможно, правы, – умиротворяюще произнес брат Адриэн, сидевший на козлах рядом с де Батцем, по сложившейся уже традиции, выполняющего обязанности возницы. – Вот послушайте, что я вам расскажу. Некогда во Франции жил один знатный вельможа, такой богатый, что пожелай он – мог бы купить себе небольшое королевство.
Монах на миг замялся, понимая некоторую бестактность своих слов.
– Простите, сир, это всего лишь история. Так вот, этот богатей был настолько скуп, что в жизни не жертвовал ни единого су ни на храм, ни на сирых и убогих, ни даже на Крестовый поход.
– Достойный человек! – уважительно протянул Рейнар и замурлыкал себе под нос: – «С рождения Бобби пай-мальчиком был. Имел Бобби хобби: он деньги любил».
– Так вот, – пропуская слова моего прижимистого друга мимо ушей, продолжил бенедиктинец, – Однажды пришел к нему святой Илет. Конечно, тогда еще архиепископ Нарбоннский, а не святой, но это не важно. Так вот, святой Идет обратился к скупердяю со словами: «Несчастный, к чему копишь ты злато и серебро?! Разве не ведомо тебе, что в аду скупцам вливают в горло расплавленные монеты, столько капель, сколько раз имя его было помянуто недобрым словом?» Что, вы думаете, ответил ему вельможа? – Монах обвел спутников взглядом, ожидая ответа.
– Все это враки! Никакого ада нет, – не замедлил ответить Лис.
– Вы знаете эту историю? – В голосе брата Адриэна звучало легкое разочарование.
– Нет, – слегка обескуражено покачал головой Рейнар. – Просто догадался.
– Вы правы, – приободрился монах. – Именно так он и сказал. Но святой Илет возразил ему: «Как можешь ты говорить такое, когда даже сам миг смерти твоей тебе неведом?!» Но маловер не унимался. «Я упокоюсь через много лет, среди рыдающей родни, – ответил он. – И четыре знаменных рыцаря понесут мой гроб к родовому склепу». Тогда святой Илет рассмеялся: «О нет, ты умрешь в одиночестве, от голода. И случится это гораздо раньше, чем ты думаешь!» Наглец богатей накинулся на архиепископа с кулаками и выгнал из своего дворца, крича, что его преосвященство лжец и негодяй…
Однако, дети мои, истина всегда восторжествует. На следующее утро богатей решил спуститься в свою потайную сокровищницу, чтобы всласть полюбоваться сундуками со златом и драгоценными каменьями. Он часто делал это. А надо сказать, двери сокровищницы были толстенные и сама она находилась глубоко под землей. Так вот, спустился скряга к родным сундукам, а та самая дверь, вернее, люк возьми да и захлопнись.
– Ох, не верю я в эти самозахлопывающиеся люки, – с сомнением в голосе произнес д'Орбиньяк. – Особенно после таких добрых пророчеств. Это ж какой сквозняк должен быть, чтобы случайно закрыть этакую махину.