Чехов и евреи по дневникам, переписке и воспоминаниям современников
Шрифт:
В Таганроге проживало также несколько богатых армянских семей, занимавшихся торговлей и обслуживанием населения: братья Адабашевы, братья Багдасаровы, Тащиев, Хаспеков, Серебряков.
Помимо российских купцов и финансистов в Таганроге процветали и иностранные предприниматели, главным образом итальянцы.
По данным 1860 г. в Таганроге проживали 200 итальянцев, главным образом богатые торговцы и предприниматели. ‹…› Среди крупнейших экспортеров хлеба в середине 19-го в. века были неаполитанец Дросси и венецианец Милистиано. В начале 20-го века в Таганроге среди известнейших торговых домов был Дом «Братья Сифонео», принадлежавший итальянцам. ‹…› итальянцу Мошетти принадлежала большая макаронная фабрика, на которой в 1913 году было изготовлено макаронных изделий на 100 тыс. руб. ‹…› 1898 году в руках иностранцев находилось 81 торгово-промышленное заведение, в том числе 18 хлебоэкспортных и комиссионных контор[ИСТСвИ].
Нельзя не отметить, что, несмотря на жесткую конкуренцию и недовольство русского купечества засильем инородного и иностранного капитала, общественных конфликтов на национальной почве в городе не отмечалось. В годы Первой русской революции усилиями все того же Павла Иорданова, состоявшего в должности городского головы, в городе не было допущено еврейских погромов.
Павел Егорович Чехов мечтал, чтобы его дети пошли по торговой линии.
Главным образом по настоянию жены, Павел Егорович хотел дать детям самое широкое образование, но, как человек своего века, не решался, на чем именно остановиться: сливки общества в тогдашнем Таганроге составляли богатые греки, которые сорили деньгами и корчили из себя аристократов, – и у отца составилось твердое убеждение, что детей надо пустить именно по греческой линии и дать им возможность закончить образование даже в Афинском университете. В Таганроге была греческая школа с легендарным преподаванием, и, по наущению местных греков, отец отдал туда учиться трех своих старших сыновей – Александра, Николая и Антона; но преподавание в этой школе даже для нашего отца, слепо верившего грекам, оказалось настолько анекдотическим, что пришлось взять оттуда детей и перевести их в местную классическую гимназию [ВОСПМПЧ].
Греческие купцы втолковывали <Павлу Егоровичу>, что путь к благоденствию лежит через греческие торговые компании, где место маклера может давать до 1800 рублей в год. Однако занятие это требовало владения греческим. ‹…› Греческий язык преподавали в приходской школе церкви Святых Константина и Елены ‹…›, и это заведение славилось палочной дисциплиной [РЕЙФ. С. 36–37].
Братья Чеховы год провели в стенах этого заведения, но греческим языком дальше алфавита не овладели. Отец забрал их из училища и отдал в гимназию, куда они были зачислены в августе 1868 года. Таганрогская мужская классическая гимназия была старейшим учебным заведением на юге России и давала солидное по тем временам образование и воспитание. Окончившие восемь классов гимназии молодые люди освобождались от воинской повинности и при этом могли без экзаменов поступать в любой российский университет или поехать учиться за границу. О Таганрогской гимназии подробно рассказывается в сборнике [ИКиСОП] – статьи Цымбал А.А. Формирование культурного, социального, исторического пространства Таганрога и Алферьева А.Г. Таганрогские впечатления: гимназия, учителя, соученики:
Таганрогская мужская гимназия – была детищем александровских реформ. Указ о её создании был подписан императором в 1806 го ду. В гимназии обучались не только дети местных дворян и купцов, но и отпрыски знаменитых казачьих родов, малороссийского дворянства, приезжавшие из Новочеркасска, Екатеринослава, Ростова. В гимназии были созданы первая метеостанция, физическая лаборатория, историко-географический музей и старейшая в городе библиотека. Её выпускники внесли значительный вклад в развитие русской культуры. Среди них: поэт Н. Щербина; писатель, издатель первого литературного альманаха на украинском языке А. Корсун; историк права и создатель первой книги по Российской геральдике А. Лакиер; композитор С. Майкапар; известный инженер-мостостроитель Н. Белелюбский; художник-передвижник К. Савицкий.
‹…› На нужды образования выделялись средства из городского бюджета, которые увеличивались год от года. Значительные суммы поступали из благотворительных обществ и частных пожертвований. В Таганроге при всех учебных заведениях были созданы общества вспомоществования бедным ученикам, выплачивавшие пособия учащимся из неимущих слоёв, помогавшие им с одеждой, обувью, учебниками. Некоторые члены общества содержали пансионеров из числа приезжих, оплачивая их учёбу в гимназиях и училищах и выдавая средства на проживание. Особой формой помощи были городские благотворительные капиталы и стипендии. Они выделялись из городских средств, личных пожертвований и средств, собранных по подписке. Во второй половине XIX века было учреждено более 20 стипендий. Благодаря им, получил <в частности университетское> образование А.П. Чехов. [ЦЫМБАЛ. С. 48, 49].
В Таганрогской мужской классической гимназии Антон Чехов провел одиннадцать лет – четвертую часть своей жизни. ‹…› в этом престижном заведении обучались все братья Чеховы. Отец определял их туда одного за другим – по мере подрастания. Итоги обучения различались: Александр окончил курс с аттестатом и серебряной медалью, Антон с аттестатом, Николай и Иван «вышли» из гимназии, а Михаил вообще только начал учиться. Воспоминания об ученических годах остались у всех братьев, но проявлялись они, в основном, в переписке и литературном творчестве. Подробные мемуары под названием «Таганрогская гимназия 1866–1876 годов» написал только Александр Павлович [АЛФЕР (I). С. 108].
В современном чеховедении существует также мнение, что:
Таганрогская гимназия, <будучи> своеобразным Царскосельским лицеем на Азовском побережье, станет <при всем том> прообразом душной учительской среды, в которой будут томиться чеховские персонажи; в ней для Чехова сошлись и рай и ад. Ученичество Антона пришлось на годы ее расцвета: достаточно просмотреть списки преподавателей и учеников, чтобы оценить эту кузницу талантов. Школа не менее жестко повлияла на Антона, чем семья, но она же помогла ему освободиться от родительского гнета. ‹…› В 1867 году министр образования граф Д. Толстой, посетив гимназию, вознамерился превратить ее в образцовое классическое учебное заведение: сомнительные дисциплины сменились обязательными латынью и древнегреческим, а русская литература, вызывавшая брожение умов, была вправлена в жесткие рамки. Неблагонадежным учителям отказывали в месте. Учеников из деревни, снимающих жилье у таганрожцев, стали расселять под строгим присмотром школьного начальства. Министр считал, что школе, как и церкви, надлежит воспринять насаждаемый им жандармский дух. В результате многие преподаватели превратились в надсмотрщиков, а занятия – в зубрежку, и вместе с тем для здравомыслящих учителей и талантливых учеников толстовские реформы в чем-то оказались благотворными. Двери гимназии были открыты для евреев, купцов, мещан, детей церковнослужителей и зарождающейся интеллигенции. Выпускники становились врачами, адвокатами, актерами и писателями ‹…›. В российской гимназии в те времена со школьниками обращались благородно: если кого и наказывали, то отправляли в «карцер» – чисто выбеленную комнатку, обычно располагавшуюся под лестницей. Телесные наказания были запрещены: учитель, поднявший на ученика руку, увольнялся. Антону, после изощренных издевательств <в греческой школе> и тумаков в родительском доме, приготовительный класс показался раем. Как выяснилось, иных из его одноклассников не трогали пальцем даже дома. Молчаливое неприятие любого насилия над личностью, ставшее стержнем чеховской натуры, берет свое начало именно в школьном классе.
‹…› На исходе третьего десятка Антон делился с братом Александром: «Деспотизм и ложь исковеркали наше детство до такой степени, что тошно и страшно вспоминать. Вспомни те ужас и отвращение, какие мы чувствовали во время оно, когда отец за обедом поднимал бунт из-за пересоленного супа или ругал мать дурой». У Александра таганрогское детство тоже отпечаталось в памяти как «сплошное татарское иго без просвета». Эта же тема проходит и в воспоминаниях журналиста Н. Ежова: «Выпоров детей, Павел Егорович шел в церковь, а наказанным велел садиться за псалтырь и читать столько-то страниц. Сам Чехов, уже будучи увенчанным Пушкинской премией, говорил одному литератору: „Знаете, меня в детстве отец так порол, что я до сих пор не могу забыть этого!“ И голос писателя дрожал, так остры были его воспоминания»
<Но и в гимназии> греческий язык тоже совсем не давался Антону Чехову», в то время как старшие братья в прекрасно успевали в нем он «иной раз не дотягивал до тройки – оценки, позволяющей перейти в следующий класс [РЕЙФ. С. 38–42].
Сохранились воспоминания об Антоне Чехове его гимназических товарищей:
Антон Павлович решительно ничем не выделялся в нашей гимназической среде. Учился он со средним успехом, казался скромным, сосредоточенным, застенчивым, не любил шумных игр. Некоторые из нас усиленно занимались гимнастикой, другие увлекались игрой в лапту, требовавшей силы и ловкости… Такого рода упражнения Антона Павловича не привлекали. Зато в тихом кругу товарищей он любил побеседовать и давал изредка картинки, полные юмора. Помню его передачу о том, как старенький батюшка – неважный оратор, – исполняя предписание владыки, произнес в церкви проповедь «о падении добрых нравов в населении». Антон Павлович был прекрасный имитатор, и мы от души хохотали, слушая дребезжащий старческий тенорок батюшки, своеобразные обороты речи и оригинальные выводы.
Л. Волкенштейн. Сами себя воспитали.
Кончили мы таганрогскую гимназию в 1879 году. Учился Чехов неважно и из двадцати трех учеников выпускного класса занимал одиннадцатое место. За сочинения по русскому языку дальше тройки не шел, но всегда отличался в латыни и законе божьем, получая за них пятерки. Знал массу славянских текстов, и в товарищеских беседах увлекал нас рассказами, пересыпанными славянскими изречениями, из которых многие я впоследствии встречал в некоторых из его первых литературных произведений. Несмотря на свои средние успехи, Антон Павлович пользовался особым вниманием нашего учителя русского языка Мальцева и директора гимназии, общего любимца Рейтлингера. Товарищи, все без исключения, любили Чехова, хотя ни с кем из нас он особенно не сближался. Со всеми он был искренен, добр, прост и сердечен, но ни кто из нас исключительной дружбой его похвалиться не мог. Несмотря на общее к себе расположение, Чехов все-таки производил впечатление человека, ушедшего в себя. Никого он не чуждался, не избегал, но от товарищеских пирушек уклонялся и в свойственных школьному возрасту шалостях не участвовал. Всем была известна его исключительная склонность к чтению беллетристических произведений, которому он отдавал все свои досуги. О домашней жизни Чехова мы почти ничего не знали. Все почему-то считали его принадлежащим к духовному званию. Это, вероятно, благодаря его слабости к славянским текстам, которые он часто декламировал в гимназии, и знанию многих изречений из священной истории.