Чехов и евреи по дневникам, переписке и воспоминаниям современников
Шрифт:
Жиды погубят Россию!
Интернационал распорядился, чтобы еврейская революция началась в России. И начнётся ‹…› Ибо нет у нас для неё надежного отпора ни в управлении, ни в обществе. Бунт начнётся с атеизма и грабежа всех богатств. Начнут низлагать религию, разрушать храмы и превращать их в казармы, стойла; зальют мир кровью ‹…›. Евреи сгубят Россию и станут во главе анархии. Жид и его Кагал – это заговор против русских.
Евреи всегда живут ожиданием чудесной революции, которая даст им свое «жидовское царство»: Выйди из народов и ‹…› знай, что с сих пор ты един у Бога, остальных истреби или в рабов обрети, или эксплуатируй. Верь в победу над всем миром, верь, что все покорится тебе.
Строго всем гнушайся и ни с кем в быту своем не сообщайся. И даже когда лишишься земли своей, даже когда рассеян будешь по лицу всей земли, между всеми народами – все равно верь всему тому, что тебе обещано раз и навсегда, верь тому, что все сбудется,
Ну, что, если б это не евреев было в России три миллиона, а русских; а евреев было бы 80 миллионов – ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они им сравняться с собой в правах? Не обратили бы прямо в рабов? Хуже того: не содрали бы кожу совсем? Не избили бы до тла, до окончательного истребления, как делали они с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю?
В окраинах наших спросите коренное население, что двигает евреев и что двигало их столько веков. Получите единогласный ответ: безжалостность; двигала их столько веков одна лишь к нам безжалостность и одна лишь жажда напитаться нашим потом и кровью [83] .
Подробный анализ высказываний Достоевского о евреях и еврействе, как и обсуждение самой темы «Достоевский и еврейство» – см. одноименную статью одного из авторитетных исследователей творчества писателя [ШТЕЙНБЕРГ], выходит за рамки нашей книги. Мы ограничимся вышеприведенными цитатами, которые, как нам представляется, наглядно свидетельствуют о высоком градусе антисемитских настроений в мировоззренческой полемике 1860-х – 1870-х гг.
83
Большинство цитируемых высказываний взято из второй главы мартовского «Дневника писателя» за 1877 год.
Достоевский был одним из первых отечественных мыслителей пытавшихся формулировать то, что сегодня называется «русская национальная идея». Однако, отметим, что Чехов не входил в число его поклонников: ни как писателя и ни как христианского мыслителя. Более того, он утверждал, что в молодости его якобы не читал, отложил на потом – когда ему стукнет 40 лет. На самом деле Чехов, конечно же, был знаком с основными произведениями Достоевского, кое какие его книги, возможно, он прочел еще будучи в гимназии. О том, что Чехов читал Достоевского, свидетельствуют замечания в его письмах последних лет жизни:
Купил я в Вашем магазине Достоевского и теперь читаю. Хорошо, но очень уж длинно и нескромно. Много претензий. При сем посылаю Вам обратно <после корректуры – М.У.>2 рассказа г-жи Орловой. ‹…› Из «Наташи» ‹…› получилось нечто во вкусе Достоевского, что, как мне думается, можно напечатать, только Вы еще раз прочтите в корректуре. Г-жа Орлова не без наблюдательности, но уж больно груба и издергалась. Ругается, как извозчик, и на жизнь богачей-аристократов смотрит оком прачки.
‹…› в таком сложном абсурде, как жизнь бедняжки Висновской [84] , мог бы разобраться разве один только Достоевский.
84
Чехов отговаривает Елену Шаврову от ее задумки написать роман на тему трагической истории о том как известную актрису Висновскую застрелил в Варшаве ее любовник. Через много лет на этот сюжет написал рассказ Иван Бунин («Дело корнета Елагина»).
Ваш рассказ «Странное происшествие» прочел. Очень интересно. Похоже, будто это писали Вы, начитавшись Достоевского. Очевидно, в ту пору, когда Вы писали этот рассказ, манера Достоевского была в большем фаворе, чем манера Толстого.
Вы пишете, что мы говорили о серьезном религиозном движении в России. Мы говорили про движение не в России, а в интеллигенции. Про Россию я ничего не скажу, интеллигенция же пока только играет в религию и главным образом от нечего делать. Про образованную часть нашего общества можно сказать, что она ушла от религии и уходит от нее все дальше и дальше, что бы там ни говорили и какие бы философско-религиозные общества ни собирались. Хорошо это или дурно, решить не берусь, скажу только, что религиозное движение, о котором Вы пишете, – само по себе, а вся современная культура – сама по себе, и ставить вторую в причинную зависимость от первой нельзя. Теперешняя культура – это начало работы во имя великого будущего, работы, которая будет продолжаться, быть может, еще десятки тысяч лет для того, чтобы хотя в далеком будущем человечество познало истину настоящего бога – т. е. не угадывало бы, не искало бы в Достоевском, а познало ясно, как познало, что дважды два есть четыре. Теперешняя культура – это начало работы, а религиозное движение, о котором мы говорили, есть пережиток, уже почти конец того, что отжило или отживает [85] .
85
А.П. Чехов – А.С. Суворину, 5 марта 1889 г. и 1 ноября 1889 г. (Москва); Е.М. Шавровой, 28 мая 1891 г. (Алексин); А.С. Суворину, 27 июля 1896 г. (Мелихово); С.П. Дягилеву, 30 декабря 1902 г. (Ялта).
Представление о неприятии творчества Достоевского в целом – и как писателя, и как мыслителя профетического толка, во многом базируются на психофизическом анализе портрета Чехова. Если вглядеться в него, то обнаружится, что и постоянное колебание чеховского ума между «есть Бог» и «нет Бога», и обостренное чувство ускользающей жизни, и концептуально – смысловая незавершенность чеховских текстов, в которых стремление героя разрешить важный для него вопрос приводит к окончательному увязанию в его «непроходимой» сложности, то есть все то, что считается аксиомами философского адогматизма, – может быть истолковано в качестве объективации распадающихся составляющих тревожной души, бессильной, несмотря на отчаянные попытки волевого самоурегулирования, собрать их в цельный узел (излишне добавлять, что объективация – бесспорно гениальная). Чехов не любил «мировоззрений» и не любил ни громких слов, ни повышенного тона, ни выставления напоказ своих чувств, ни надрыва, ни преувеличений. Когда при нем кто-то пожаловался – «рефлексия заела, Антон Павлович», Чехов ответил – «а Вы водки меньше пейте» [БОЛОГОВ].
Как тип личности Достоевский для Чехова был во всем «чересчур уж чересчур»: слишком категоричен, декларативно идеен и одновременно «груб и издерган» [86] . Несомненно, отталкивал он Чехова, – имевшего в детстве крайне негативный опыт воцерковливания, и своим православным ригоризмом. Да и как стилист Достоевский, являющийся основоположником экспрессионизма в европейской литературе [87] , по-видимому, был ему антипатичен. Чехов, продолжатель пушкинско-тургеневско-толстовской традиции в литературе, развивал ее в совершенно ином направлении, о чем будет сказано в следующей главе, посвященной его отношениям с Лесковым.
86
В принципе это же можно сказать, характеризуя в целом его отношение к Лескову, несмотря на выказываемые им знаки дружественности и внимания к этому писателю.
87
Параллель между Достоевским и писателями-экспрессионистами Стриндбергом, Мейеринком и особенно – Кафкой [ЗАПЕКА], является одним из излюбленных «общих мест» современной философии и литературоведения на Западе.
По утверждению Достоевского «гений народа русского, может быть, наиболее способен, из всех народов, вместить в себе идею всечеловеческого единения» ‹…› быть русским означает быть «братом всех людей, всечеловеком, если хотите». ‹…› Приписывая всечеловечность русскому народу и русскому национальному поэту – Пушкину, Достоевский придает обоим богоподобные черты [МУРАВ].
Однако всечеловечность русского народа у Достоевского на евреев не распространялась:
<В> устных и печатных замечаниях Достоевского 1880 года евреи не имеют отношения к русской национальной идее: «Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли…» Акцент на принадлежности русских к «великой арийской расе», кажется, исключает евреев. Евреи не могли быть проводниками этой эмоциональной привязанности русских к арийской расе [МУРАВ].
Уже в гимназии Чехов являл собой тип человека «здравомыслящего»: скептически-недоверчивого, рационального, рассудительного, избегающего «крайностей видения». «Здравый смысл – он беспартиен» [88] , и в этой связи Чехов, при всем своем охранительском отношении к историческим составляющим русской культурной традиции, навряд ли когда-либо очаровывался такой объединяющей всех «истинных русских патриотов» воедино мировоззренческой абстракцией, как «национальная идея».
88
Высказывание Зинаиды Гиппиус, см. [ПАХМУС. С. 427].
Конец ознакомительного фрагмента.