Чеки серии "Д"
Шрифт:
К Василию Владимировичу подошли полковник Головин, другие его товарищи-военные. Они пожимали ему руку, поздравляли... Потом каждый из них пожал руку и Седому.
Через пять минут отъехали и фургоны, и машины валютчиков - за руль которых, похоже, сели участвовавшие в задержании оперативники. Все опустело. Только Седой остался. Его приятели поспешили тихо ускользнуть со стройки, едва началась вся заварушка.
– Пошли к нему!
– сказал Юрка.
Когда они спустились вниз, Седой сидел на парапете, вертя в руках сигарету и словно размышляя, закурить её или нет.
– Это опять вы?
– удивился он.
– Когда вы перестанете во все свой нос совать?
– Но мы ведь должны были увидеть!..
– сказал Димка.
– Увидели?
– со слабой, похожей на тень,
– Еще бы!
– восторженно сказал Ленька.
– Слушай, это было фантастически! И вообще...
– Что "вообще"?
– Седой спросил это с той непонятной интонацией, которую можно принять и за усталую, и за насмешливую, в зависимости от желания.
– И вообще, ты все сделал фантастически! Как ты сразу догадался, что валютчики хотят использовать Юркину квартиру, чтобы облапошить полковника! И что потом разъяренный полковник примчится, наткнется на Юрку или его родителей, начнутся выяснения и разбирательства - и ищи ветра в поле!
– Догадаться легко, когда знаешь, как такие дела делаются. Как вообще в Москве надувают и обворовывают, с какими приемчиками, - сказал Седой.
– И все равно мало бы кто все понял с первого взгляда. Ты станешь великим сыщиком!
– сказал Юрка
– Нет...
– Седой медленно покачал головой.
– Сыщиком я не буду.
– Почему?
– изумились друзья.
– Да потому... Потому что... законы, что ль, странные... Вот, полковник. Честно заработал свою валюту. Почему он не может распорядиться ей так, как хочет? Почему не может продать по нормальному курсу, не становясь соучастником преступления? Почему его бывший подчиненный, его боевой товарищ, говорит ему, что, если б полковник попал как спекулянт к ним на Лубянку, даже он не смог бы ему помочь и не стал бы его отмазывать? И много таких "почему" возникает в этой истории. Даже вас можно было бы взгреть, или ваших родителей, за ваш поход в валютный магазин. Вот я и спрашиваю свое главное "почему" - почему, если я стану сыщиком, я должен буду хитрить и врать, как пришлось ловчить и врать этому Василию Владимировичу, чтобы прикрыть людей, которые, на самом-то деле, ни в чем не виновны, но которые ухитрились переступить какой-то странный, идиотский какой-то, закон? Закон, который почти ни один нормальный человек не может не нарушить? И точно так же придется порой ловчить и врать, чтобы наказать преступника, который действительно виноват... Так ведь совсем изоврешься. Нет, я лучше, и впрямь, в офицерское училище пойду. В армии, мне кажется, я буду на месте, - он убрал сигарету, не раскурив её.
– Впрочем, это не для ваших ушей разговоры. Вы в это пока не врубитесь, а если врубитесь, то не так. Пошли, ребята.
– Куда?
– в один голос спросили друзья.
– По жизни. Жизнь, она, при всем при том, большая и хорошая.
И они пошли со стройки - "по жизни", в чудесный майский вечер, подступающий к ним.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ПОЧТИ ЭПИЛОГ, НО НЕ СОВСЕМ
– И что было дальше?
– спросили мы с Ванькой у отца и Богатикова.
– Дальше?..
– Богатиков прищурился, вспоминая. Он так и встряхивал в руке игральные кости, но все не находил времени их бросить.
– Димкин отец после этой истории лишил Димку его лаборатории. Директриса, получив "телегу", собрала общешкольное собрание - этакое показательное судилище устроила - и Димку на две недели исключили из пионеров, и занесение в личное дело ему вломили. Видно, из-за этой отметки в личном деле его сперва и не выпускали за границу вместе с хором. Лишь потом... Что еще? Седой стал офицером. Последние известия о нем были, что он погиб в Афганистане. Свою роту вытаскивал из окружения. Говорят, он спас жизни своих солдат, ценой собственной, и был посмертно к Герою Союза представлен...
– Про Седого я им рассказывал, - заметил отец.
– А я не верю, что Седой погиб!
– вырвалось у меня.
– Никто не верит, из тех, кто его знал, - кивнул отец.
– Такие ребята не погибают...
– Это да...
– вздохнул Богатиков.
– Но сколько ж лет прошло, другая жизнь...
– он, наконец, бросил кубики.
– Куда это я попал? Ага, я захватил город, неподалеку от которого находится испанская эскадра, готовая высадить десант, чтобы этот город освободить... Либо запереться за стенами города и пропустить три хода, либо... Фиг вам! Я знаю, что я сделаю. Я приму бой на мелководье. Мои пираты будут стоять по колено в воде - этого достаточно, чтобы встретить шлюпки и напасть с палашами и пистолетами на испанский десант, не давая ему высадиться и топя испанцев, в их тяжелых кирасах, как щенят...
И он продекламировал:
Вот он я, старичок среди засухи. Мальчик Мне читает, а я поджидаю дождя. С царем Леонидом я не был, и в теплом дожде Не сражался, рубя палашом, По колена в соленом болоте, Облепленный слепнями, не отступив ни на пядь...Богатиков рассмеялся.
– Теперь я смогу, став старичком, говорить, что все это неправда, все это не обо мне. И с царем Леонидом я вместе - с царем огромного лесного царства, - шутливый поклон отцу, - а теперь, когда я отобьюсь от испанской эскадры, то смело смогу утверждать, что сражался, рубя палашом, по колено в соленом болоте, и ни на пядь не отступил!.. Что мне надо сделать?
– Три раза кинуть кубики, - подсказал я.
– И, если вы выкинете нужную силу ветра и течения, то с испанцами справитесь. А если нет, придется покидать город.
– Что ж, кидаю, - заявил Богатиков.
– А потом про этих валютчиков вы ничего больше не слышали?
– с любопытством спросил Ванька.
– В общем, нет, - ответил отец.
– То есть, через некоторое время в газетах появились репортажи об аресте крупной банды валютчиков и о суде над ними - и мы предположили, что это те самые, "наши". Став постарше и научившись лучше сопоставлять и соображать, мы пришли к выводу, что все тогда сложилось очень удачно для полковника. Как раз в то время вышло строгое постановление ЦК о необходимости усиления борьбы со спекулянтами валютой и с незаконными финансовыми махинациями, и позарез требовалась "крупная банда", над которой можно было бы устроить показательный процесс, чтобы показать, как здорово и оперативно постановление проводится в жизнь. Так что друг полковника, попавший на службу в КГБ, сделал, можно сказать, настоящий подарок своим сослуживцам, предельно своевременно подсунув им подходящую банду. Одно могу сказать: Седого никуда не вызывали как свидетеля, не таскали ни на допросы, ни в суд, и Юркины родители никогда ничего не узнали. Полковник и другие участники событий сдержали свое обещание, устроив все так, чтобы дальнейшее потекло мимо нас, стороной. Самым пострадавшим оказался Димка. Да и то, пострадал он не смертельно.
– Но тогда и я кой-чего не понимаю, - сказала мама.
– Если была магнитофонная запись, ставшая одной из важнейших улик, то суду необходимо было объяснить, где и как эта запись была сделана. Разве из-за этой записи вас не привлекли, не пригласили давать показания?..
– Да что ты!
– рассмеялся отец.
– Тогда была тысяча способов, позволяющих не объяснять происхождение записи. Скажем, представитель "органов" выступает с заявлением, что оглашение сведений может повредить расследованию дел, которые ещё находятся в разработке. Или что запись сделана важным информатором, которого нельзя раскрывать, в интересах дальнейшей оперативной работы...
– Но если суду отказываются рассказать о происхождении записи, то любой адвокат в два счета отметет улику как недействительную, - настаивала мама.
Теперь и Богатиков хмыкнул.
– Какой адвокат!.. Если велено засудить валютчиков, под постановление ЦК - все улики принимаются как миленькие, и ни один адвокат не посмел бы спорить... Ага, двенадцать! Есть нужная сила течения! От испанского десанта я отбился - и город мой!
Он передал кубики отцу. Отец стал встряхивать кубики - и запел, скорчив зверскую рожу: