Чекист. Южное направление
Шрифт:
– Ваш друг не из бывших офицеров? – тихонько поинтересовался Сталин. Но посмотрев на Виктора повнимательнее, уточнил: – Может, из юнкеров?
– Не, Спешилов потомственный пролетарий, – ответил я, слегка гордясь лучшим другом. – Он с четырнадцати лет на паровозе в кочегарах ходил, до революции мечтал помощником машиниста стать.
Между тем, страсти накалялись.
– А пущай этот Керзон у бабы своей требует! Мы что, зря кровя проливали? Надобно нам и Варшаву брать, едрит ее на мыло, – взъерепенился мужичонка в халате, однако остальной народ
– А может и стоит с Польшей замириться. Панам холку намылили, так теперь и хватит. Тебе, Евдоким, персонально – нахрена Варшава нужна?
Евдоким призадумался на миг, потом махнул рукой, словно саблей рубанул:
– Так мне и Львов-то ни на хрен, ни на два хрена не нужен, а не то, что Варшава. Я говорю – коли начали ляхов дрючить, надо и дальше их гнать, чтобы неповадно было. Угнать их куда-нить к синему морю, чтобы сидели на жопе и к нам не лезли, тогда и домой можно. Я с ляхами еще в германскую рубился, вот тут же, неподалеку, когда мы в четырнадцатом году австрияков драли.
Хм, а этот дядька лишь выглядит плюгавеньким, а сам, судя по ухваткам – бывалый кавалерист, а может, даже потомственный казак. Попадешься такому в поле, разрубит от плеча до того места, откуда ноги растут.
– Я тоже с австрийцами воевал и с германцами, – осадил Евдокима буденовец в драной гимнастерке. – Но так скажу – дали полякам жару разок-другой, так и хватит пока. Надо будет – еще вломим по первое число, а теперь бы домой пора.
Прочий народ, заслышав слово «домой», радостно загудел.
– Товарищи красноармейцы, придется еще немножко потерпеть, – примирительно сказал комиссар Спешилов. – Дольше ждали, чуть-чуть осталось. Вот, с поляками перемирие заключим, тогда и о доме разговаривать станем.
А молодец Витька, что не дает пустых обещаний. Он же не сказал – мол, по домам пойдете, а выразился осторожненько. И тоже правильно. Скажи он бойцам, что по домам пойдут после победы над Польшей, они же ему потом и припомнят. А Первой конной еще Перекоп брать, Врангеля к морю гнать, а потом Махно громить.
Мы с Иосифом Виссарионовичем внимательно слушали. Все-таки, глас народа – это глас божий. Может, еще что-нибудь интересное услышим? Но красноармейцы каким-то нюхом учуяли, что неподалеку стоит большое начальство, запереглядывались и начали расходится. Правильно делают. Я бы и сам на их месте сделал ноги. Подальше от начальства – здоровее будешь.
– Товарищ комиссар, а это до вас, – кивнул Евдоким Виктору на нас и тоже поспешил исчезнуть.
Спешилов, завидев своего непосредственного начальника, слегка опешил, но быстро взял себя в руки – особым чинопочитанием Виктор никогда не страдал, да и время еще не то, чтобы подчиненные приседали в присутствии руководства. Но все-таки где-то глубоко в душе у Витьки сидел офицер-строевик.
– Здравия желаю, товарищ член Революционно-военного совета, – поприветствовал дивизионный
Товарищ Сталин чинно пожал руку комиссару, я последовал его примеру. Но не удержался, обнял Спешилова.
– Только, поосторожней, – слегка поморщился Витька. – У меня ногу штыком пропороли, да два ребра сломано. А так – полная фигня.
– Ви маладец, таварыш Спэшилов, – похвалил Сталин комиссара, а потом, усмехнувшись в усы, вытащил из кармана шоколадку: – Владимир Иванович гаварил, что ви шоколад любите.
Про то, что Спешилов любит шоколад, я товарищу Сталину не говорил, хотя Витька и на самом деле очень любит шоколад. Впрочем, а кто его не любит?
Член РВС фронта посмотрел на нас, потом сказал:
– Ви, таварышы, пообщайтэс, нэ буду мешат.
Мы хотели возразить – мол, и вовсе вы нам не мешаете, но Иосиф Виссарионович лишь улыбнулся и пошел в госпиталь. Возможно, хотел посмотреть – как здесь заботятся о раненых.
Виктор кивнул на бревно служившее скамьей, мы уселись.
– Тебя сюда каким ветром занесло? – поинтересовался комиссар, а когда я сделал неопределенно-благостное выражение лица, кивнул с пониманием: – Ясен перец. Секрет.
– В России все секрет, и ничего не тайна, – вспомнил я классика.
Спешилов хмыкнул:
– Значит, это ты высокий начальник, что над Семен Михалычем приехал вершить суд и расправу?
Солдатское радио работает не хуже, чем сарафанное, только порой еще быстрее и точнее. Потому, сильно запираться нет смысла, и я отмахнулся:
– Суд был, а расправы нет.
– Апанасенко сняли, может, и меня надо снимать? – поинтересовался Виктор.
– О тебе речь вообще не шла. Поговори с товарищем Сталиным – мол, снимите с дивизии, дайте бригаду либо полк, – предложил я. – Хочешь, я сам с ним поговорю?
– Не надо, – помотал нестриженной головой Спешилов. – Я уйду, кто-то другой придет, а ему придется всю грязь разгребать. Нет уж, коли взялся, то до конца пойду. Скажи-ка лучше, как там Архангельск?
– Когда уезжал, на месте стоял, – пожал я плечами. – Но я уже сам больше месяца дома не был, может, что и случилось – Северная Двина из берегов вышла, белые медведи напали… Ну, если бы интервенты напали, ты бы уже знал. А если не слышал, значит никто не нападает.
Спешилов вздохнул.
– Да не вздыхай так тяжело, – успокоил я парня. – Война скоро закончится, вернешься ты к своей Анне. Ты же еще свадьбу «зажал», помнишь?
Виктор опять вздохнул.
– Комиссар, да ты что вздыхаешь? – удивился я. – Какой пример личному составу подаешь? Может, завел себе кого-нить, а теперь харе стыдно? Так не переживай, сам не проболтаешься, никто не узнает. – Комиссар продолжал молча вздыхать, и я усилил напор. – Давай, колись. Что у тебя стряслось?
Наконец-то храбрый комиссар сумел выдавить из себя: