Чекистка
Шрифт:
С видом гостеприимного хозяина сопровождает чекистов по дому старший сын священника — поручик Сергей Сердобольский.
В отличие от своих гостей он держится с достоинством. И только когда он пытается язвить, становится неясным: чего в этом голосе больше — сарказма или ненависти?
— Милости просим, — предупредительно открывает он двери. — Что еще прикажете, мадам следователь? — При этом Сердобольский многократно деланно кланяется.
Вера Петровна пропускает все его слова мимо ушей. Они идут по коридору: впереди Сердобольский, за ним Вера Петровна, а следом два партийца — рабочие порохового завода. Проходят одну комнату, другую…
Внезапно Сердобольский прыгает к окну. Вера Петровна бросается к нему, пытается схватить, стреляет… Сильный удар по голове. Она падает, теряет сознание…
Остаток этой ночи совсем необычен. Со всех сторон Веру обступают чудовища. Они угрожают ей хищным оскалом зубов, протягивают мохнатые, крючковатые лапы. Их глаза… бесчисленное множество глаз… так и впиваются.
Вера мечется, пятится, отступает, подымается и снова падает. Силится вырваться, бежать… Куда? Вокруг чудовища… Чувство безнадежности, обреченности охватывает ее.
И вдруг… Она птица. Вера летит. Яркое весеннее солнце… Полет длится долго. Неожиданно все исчезает. Вера стремительно падает, голова кружится, захватывает дыхание. Ой, как страшно! А кругом кромешная тьма, ни зги, хоть глаз выколи. Вера напрягает зрение, еще… еще… Вот, кажется, она начинает различать предметы. Вера удивленно озирается: до чего знакомая обстановка. Но почему на душе так тоскливо? Отчего так больно в груди? И страшная догадка пронизывает ее: опять ярославская тюрьма, карцерная одиночка…
Вере кажется, что жизнь померкла, что наступившая тишина способна убить. Ее тянет к свету, к людям, на воздух. Но вместо людей — тюремщики, вместо света — могильный склеп. Временами чудится ей, что кто-то стонет. Вера цепенеет: «Кто здесь?» Молчание. И вдруг исступление овладевает ею: Вера колотится головой о стену — холодная. Протягивает руку к полу — лед. Что это: сон или явь? Явь или сон? Возврат к прошлому? Может, померещилось? Нет. Кто-то в жандармской форме старается схватить ее за горло. Щемит сердце. «Не смейте, оставьте…» Холодные, липкие руки подступают, касаются.
— А…а…а! — Нечеловеческий крик. )
…Кажется, Вера Петровна приходит в себя. Непонимающие, растерянные глаза. Сзади, спереди, вокруг белые больничные койки, люди с забинтованными, бескровными лицами.
Среди них Вера Петровна. Она силится вспомнить: перед ее глазами, как вспышка, картина той зловещей ночи… Поповский особняк, переодетые офицеры… Убегающий поручик Сердобольский. Выстрел… Удар по голове и… сплошной мрак.
Ночью Вера Петровна окончательно пришла в себя. Голова была ясной и свежей. Она лежала молча с закрытыми глазами. И вдруг Вера отчетливо до мелочей вспомнила всю свою жизнь с детства…
ДОСТОЙНАЯ ЛЕГЕНДЫ
В широком и длинном коридоре на огромных окнах лениво и мягко шелестят шелковые портьеры. Оттуда, из-за портьер, изредка прорывается легкое дуновение ветерка, неся с собой свежий запах только что отшумевшего дождя.
Быстрые шаги Верочки глохнут в пушистости яркой ковровой дорожки, которой устлан пол коридора. И ей кажется, что она ступает по трясине, затянутой предательским мхом. На душе нехорошо, неспокойно. Верочка торопливо перебирает в уме свои «грехи», пытаясь угадать причину вызова к директрисе. «А может, просто какая-то ерунда? Нет, — решает она. — Скорее всего донос. Если донос, то это — дело рук мадемуазели». Классная дама семенит вразвалку рядом. Девочка бросает на мадемуазель сверкающий взгляд. Но толстуха с тройным подбородком и повадками казарменного служаки, которую институтки прозвали «капралом», шествует с самым невозмутимым видом, и на лице ее ничего не прочтешь. Она будто и не смотрит на Веру, однако видит каждое движение воспитанницы. Круглое, как луна, безбровое лицо классной дамы чем-то напоминает восточного идола. «Интересно, — некстати подумалось Вере, — все наставницы тощие, а эта… С чего бы?» Полнота, пожалуй, единственное отличие «капрала» от своих сестер по профессии. В остальном она походит на них: такая же мелочная, мстительная, желчная. Вот почему Вера так не любит ее.
«Капрал» пыхтит. Она идет быстрым шагом, почти бежит, стараясь не отстать от своей спутницы. Ей-то известна причина вызова Верочки к директрисе. Вызов этот не сулит ничего хорошего несносной девчонке, осмеливающейся публично дерзить ей.
А Верочку вдруг охватывает нестерпимое желание досадить мадемуазели. Она ничего не может с собой поделать. Ей трудно устоять против соблазна. Проходя мимо кресел, Вера нарочно с силой проводит рукой по атласной обивке. Она знает: наставница не выносит этого звука. Тем лучше. Обивка взвизгивает так противно, что старую деву передергивает.
— Булич, прекратите!
— А что я делаю, мадам? — с подчеркнутым удивлением осведомляется Верочка, особенно упирая на последнем слове.
— Не мадам, а мадемуазель. Прошу вас раз и навсегда запомнить. — Классная наставница задыхается от злости. Слова она цедит сквозь зубы.
— Я постараюсь, — улыбается воспитанница и уже совсем озорно, по-мальчишески, хлопает по плечу бронзового рыцаря, держащего канделябры. «Капрал» пытается поймать Веру за руку, но она ловко ускользает и еще быстрее шагает вперед.
— Непозволительно дерзка. И это в четырнадцать-то лет, — с возмущением бормочет про себя мадемуазель.
Перед массивной, украшенной резьбой дверью «капрал» останавливается. Она приглаживает волосы, расправляет плечи и собирается постучать, но институтка опережает. Толкнув дверь, Верочка решительно шагнула в кабинет директрисы Родионовского института благородных девиц. Мадемуазель входит бочком, осторожно.
В кабинете светло и просторно. На полу медвежьи шкуры. С книжного шкафа на девочку с любопытством уставилось чучело любимого директрисой попугая. Директриса сидит за письменным столом, ножками которому служат искусно выточенные драконы. Верочка быстро окидывает директрису взглядом. Это сравнительно молодая дама с тонким, аристократическим лицом. Прямо над ее головой — портрет императора Николая II. Портрет так велик, что на его фоне директриса выглядит куколкой, сердитой куколкой в своем темном, строгом платье.
Чуть поодаль в удобном кресле развалился огромный, жилистый, будто собранный из пружин, архиепископ Андрей, в миру князь Ухтомский. Верочка сразу узнает его по буйной вороной гриве, падающей на широкие атлетические плечи, и изможденному, вечно хмурому лицу аскета.
Архиепископ — личность видная. В губернском обществе он играет заметную роль. Не лишенный ума, хитрый, по-европейски образованный, князь выгодно выделяется на фоне священнослужителей из семинаристов. Именитого монаха наперебой приглашают в самые избранные салоны. На сиятельных вдов и пресыщенных дам его ораторские способности, аристократические манеры, фанатически горящие глаза производят неотразимое впечатление. Злые языки поговаривают, будто не совсем равнодушна к архиепископу и директриса, будто и ее «не миновала чаша сия».