Чекисты рассказывают...
Шрифт:
— Не удивляйтесь, — объяснил он. — Накануне большого дела всегда так.
Сидоров был не один в комнате, поэтому разговор вначале не клеился. Говорили обо всем и в то же время ни о чем. Наконец, мы остались одни, и я спросил атамана:
— Можно готовиться?
Он понял меня, но уточнил:
— К чему?
— К выступлению, — рискнул сказать я прямо.
Полковник рассмеялся.
— Больно скоры, но вообще-то пора принимать соответствующий облик. — Сидоров осмотрел меня критически и сказал: — Зайдите завтра утром. Решим этот вопрос.
Внутри у меня все заныло
— Утром, пораньше, — напомнил Сидоров и простился со мной.
Да, коротенькое донесение, кроме упорства, требовало еще и терпения. Ночь я провел в обдумывании вопросов, которые собирался задать атаману. Строил план беседы. Все оказалось напрасным. Сидоров вызвал меня, чтобы снять мерку для обмундирования. Мне должны были сшить офицерский мундир казачьего образца. Два солдата, видимо, из бывших портных окрутили меня аршином, смерили длину и ширину, записали и велели через восемь дней прийти на примерку.
— Но, но, — предостерег их атаман. — Многовато, мы так за год не оденем офицеров. Пяти дней достаточно.
После завершения процедуры Сидоров, как всегда, плотно затворил дверь и предложил мне сесть.
— Вы не поражены, что вам заказан мундир? — начал он с вопроса.
— Да нет. Если вступили в канун большого дела, так и одеться надо.
— Абсолютно верно. На той стороне должны увидеть не сброд, а настоящую армию и в знакомой форме.
Полковник сделал паузу, будто раздумывая, продолжать мысль или ограничиться сказанным. Что-то все-таки заставило его сегодня быть многословным. Может быть, мое любопытство, с которым я постоянно приходил к нему, может быть, необходимость ввести своего подчиненного в курс дела.
— Форма будет единой для всех отрядов, под чьим бы командованием они ни находились. Впрочем, и руководство концентрируется. Отряд Дутова отказался от прежней самостоятельности и присоединился к нам.
— К Анненкову? — заторопился я с вопросом.
— Не совсем… Вы помните, прошлый раз приходили делегаты дутовского отряда… Мне предложено возглавить его. Таково единодушное мнение офицеров. Не скрою, для меня это большая честь заменить атамана Дутова, известного в России и в Европе человека. Я присягнул знамени отряда.
— Поздравляю, полковник!
Можно было радоваться, конечно, не назначению Сидорова атаманом дутовского отряда, а установлению самого факта — стал известен новый вдохновитель белогвардейской авантюры. На очереди вторая задача — узнать число бойцов, оказавшихся под командой Сидорова. Но как это сделать?
— Рад снова служить вам, — сделал я комплимент атаману. — Если, разумеется, доверите…
— Что за сомнения, прапорщик! — ответил Сидоров. — Сотня вам обеспечена.
— В чьем отряде? У дутовцев, простите за напоминание, наверно, все сотни разобраны. — Я сделал заход, чтобы вырвать хотя бы имена офицеров, если не их число и число сотен.
— Да, пока, — разочаровал меня атаман. — Но сколачиваются новые.
Полковник не давал прямых ответов или по соображениям конспирации, или по привычке не отвечать конкретно.
— С новыми людьми вам будет легче, — стал объяснять полковник. — Займетесь обучением, а это вы умеете делать хорошо.
— Без оружия?
— Да, первое время без него. Вернее, с учебными образцами. Остальное придет в походе.
Туман сплошной. Срок, по всей вероятности, еще не подошел для практического знакомства офицеров с планом похода, а лично для меня атаман не собирался делать исключение.
— Когда мне явиться в отряд? — поинтересовался я. — Лучше бы пораньше взяться за учебу.
Сидоров помедлил с ответом. Опять что-то решал, взвешивал.
— Вас известят, прапорщик. Дайте адрес!
Это было самое неожиданное в операции. Сидоров отказывал мне в дружеском общении, закрывал доступ в кузницу, где можно было свободно беседовать. До этого дня я находил атамана по собственному желанию и, следовательно, держал инициативу в собственных руках, теперь она перешла к полковнику. От него будет зависеть мое продвижение к цели. Захочет — вызовет меня, не захочет — выбросит адрес. В лучшем случае передаст приказ через одного из своих телохранителей. Иначе говоря, атаман привязывал меня к дому, вынуждал сидеть там и ждать событий. Это был удар. Схема действий, продуманная ночью и казавшаяся мне удачной, летела к черту.
— Не расстраивайтесь, прапорщик, — заметив мою растерянность, произнес Сидоров. — Ждать придется не так уж долго…
Пришлось уйти. Чувствовал я себя прескверно. Возможно, допущена какая-то тактическая ошибка, исправить которую уже нельзя.
Донесение, правда, есть и почти соответствует заданию. Но что дальше? Как оправдаю перед Центром свою бездеятельность. Решил поставить товарищей в известность о случившемся. В таком виде я и передал доклад контрабандисту. Он принял от меня свернутый вчетверо листок и вложенные в пачку деньги. Обесцененные николаевские пятидесятирублевые купюры, хотя и потеряли значение, но еще ходили за границей и в данном случае выполняли довольно убедительно роль маскировки. Деньги контрабандист получал вроде бы за проданный мне опиум. Он долго считал, торговался со мной, наконец, потребовал обратно товар и вернул пачку пятидесятирублевок, но уже без записки. Ахмед-Вали успел вынуть ее и спрятать за поясной платок.
— Хочешь подешевле, — сказал контрабандист, — приходи другой раз. Мы остановимся здесь через неделю.
Я понял, Ахмед-Вали придет в следующий вторник. Сумею ли за несколько дней разузнать что-нибудь важное?
СЕКРЕТНЫЙ ПРИКАЗ АННЕНКОВА
Шли дни, я сидел дома и ждал посыльных полковника Сидорова. Мое дежурство начиналось после обеда, когда работа в «Шанхае» заканчивалась и все возвращались к семьям. Именно в такое время должен был явиться человек с приказом. Мне так казалось. Вечером, в темноте, вряд ли кто-нибудь отважится искать мою квартиру, затерявшуюся среди множества узеньких и кривых улочек. Да и вообще с наступлением темноты жизнь в этом районе Кульджи замирала, расспрашивать обо мне не у кого, да и рискованно. Правда, был ориентир — баня, которую содержали казаки, но она находилась с задней стороны дома и прежде чем пройти ко мне, надо было петлять по переулкам.