Чекисты
Шрифт:
Вот только не будет дела о группе расхитителей из «Русского текстиля». Будет дело о вредительской организации в «Русском текстиле». А это тройка. Несколько дней допросов. И расстрел.
И не жалко.
Не зря Сталин еще в 1934 году на съезде припечатал таких вот деятелей: «Это люди с известными заслугами в прошлом считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков. На что они рассчитывают, нарушая партийные и советские законы? Они надеются на то, что советская власть не решится тронуть их из-за их старых заслуг. Эти зазнавшиеся вельможи думают, что они незаменимы».
Вот передо мной типичный экземпляр, решивший,
Отпусти его сейчас, оставь на должности, и он снова примется воровать. Потому что страх потерял. А страх для нашего общества – это как скелет для организма…
Глава 6
Я пролистнул газету «Социалистическая индустрия». Стройки пятилетки… Славословия Сталину… Выпущены серии почтовых марок по случаю прошлогодней высадки экспедиции во главе с Папаниным на Северный полюс, а также перелета Чкалова, Байдукова и Белякова через Северный полюс в США… Вышла вторая серия фильма «Петр Первый». Надо сходить. Первая серия получилась на редкость убедительной.
В турке закипел кофе. Все же хорошо иметь по должности доступ к спецраспределителю. В магазинах такого кофе не достать. А мне он необходим, как и хорошая папироса, чтобы не свалиться с ног после очередной бессонной ночи. И кофейный запах для меня как дурман-трава, просто пленяет сознание.
Я с удовольствием сделал маленький глоток. И тут с обходом вотчин и владений появился начальник УНКВД. Не было заметно, что он очень рад нашим вчерашним подвигам.
– Уже места в камерах не хватает для ваших воришек. Это мусор, который вымести ума большого не надо. Вы настоящих врагов народа ищите, Ермолай Платонович. Подайте мне троцкистско-зиновьевский сброд! Берите пример с Граца. Вон как глубоко он этих «литераторов» из университета копает. И без всякой агентуры. Следственным путем и по сигналам граждан. И вот шпионская организация уже у нас, – последние слова Гаевский произнес как-то ласково, будто шпионская организация была ему чем-то родным и приятным, вроде пушистого неприкаянного котенка, которого пригрел в голодную зиму.
– Так уж и шпионская, – хмыкнул я.
– К чему этот скепсис? – неодобрительно спросил Гаевский.
– Никакого скепсиса. Завидую. Настоящий шпион – зверь редкий…
Лично я отвечал за оперативную работу Управления. Агент – это самое острое и мощное оружие органов. Он в стане врага вскроет и коварные планы, и участников вражеской организации, принесет тебе их на блюдечке. И требовал я от агентуры настоящих врагов, а не трепачей, что по пьяни Русь к лаптям от тракторов зовут. Много лет я результативно выбивал врагов советской власти. Настоящих. С помощью агентуры, мотивированной, подготовленной, воспитанной мной. Ну а ныне выясняется, что агентура – это не главное. Главное – донос.
Доносов ныне столько, что пришлось создать специальный сектор, входящий в следственную группу Граца. Еще со времен инквизиции известно, что донос – прекрасный способ свести личные счеты и заполучить материальные блага. Вот и писали люди без устали – на сослуживцев, родственников, врагов, друзей. Именно из доносов происходили самые провокационные и фантастические дела.
Мне кажется, у начальника следственной группы Граца имелся редкий дефект психики. Он получал удовольствие, подгоняя факты под нужную ему картинку сущего. А что на деле – да кому это интересно? Вон, татарская община. Ругались правоверные, что им мечеть закрыли и хадж
– Ну пусть черканет перерожденец-текстильщик, что золотишко для бухаринского подполья собирал, – предложил начальник УНКВД. – Ему уже все равно. А нам хлеб.
– Попробуем, – кивнул я.
Да и господь с ним – для подполья так для подполья. Главное, этот нарост сковырнули, и государственное добро не будет обращаться в царские червонцы.
Меня больше тревожила информация по «Пролетарскому дизелю». По фигуранту, на которого навел железнодорожный грабитель. Это дело серьезное. Нам только теракта там не хватало.
Я посмотрел на часы. Ну что, пора.
Взял папку и сбежал вниз по лестнице. Кивнул сидевшему в дежурке водителю:
– Поехали! Сперва в обком. Потом на «Дизель»…
Глава 7
В назначенное время я зашел в узкий и длинный кабинет, обставленный достаточно скромной канцелярской мебелью.
Второй секретарь обкома Порфирий Белобородько поднялся из-за стола. Шагнул мне навстречу. Улыбка у него скромная, грустная и будто бы виноватая. Он пожал мне руку.
В полувоенном френче, немножко полноватый, сутулящийся партийный лидер вид имел абсолютно обывательский – чистый счетовод из конторы. А рукопожатие крепкое. Видно, что не только авторучку в жизни держал.
Усевшись на стул, я протянул ему папку с секретными документами. И Белобородько стал внимательно вычитывать бумаги, касающиеся предстоящих мероприятий против членов партии, а также грядущих арестов.
Он делал в блокноте отметки. Красным карандашом поставил несколько галочек на документах, объявив:
– За этих людей ручаюсь. К остальным присмотритесь.
– Я понял, Порфирий Панкратьевич. Будет сделано.
Нас связывали если не дружеские, то уважительные отношения, местами переходящие в доверительные. А еще прошлые большие дела. Главное из которых – строительство «Пролетарского дизеля».
Белобородько, несмотря на обывательский внешний вид, был героическим трудягой и великолепным организатором. Он зажигал измотанных людей парой фраз, и те делали невозможное. Аскетичный, надрывающий здоровье, забывающий поесть и поспать, он никогда не забывал накрутить хвоста подчиненным за опоздание на полчаса платформы с трубами. Он да Алымов – на их здоровье и крови взошел и заработал завод. Ну и моя лепта тоже была.
Позже Алымов стал директором «Дизеля», каковым пребывает до сих пор. А Белобородько призвали на должность второго секретаря обкома. В этом качестве он отвечал за партийный контроль за органами НКВД. Через него проходили материалы по тройке. И, надо отдать должное, он старался соблюдать объективность, насколько это возможно в наших обстоятельствах. В отличие, кстати, от первого секретаря обкома, все время призывавшего рубить шашкой гидру контрреволюции и нещадно давить всех сомневающихся.