Чекисты
Шрифт:
Позднее о карателе-графе Строганове сведений не поступало, а со временем он вообще исчез из поля зрения.
1957 год…
— Пограничный наряд. Прошу предъявить документы!
Среди прибывших из-за границы на станцию Чоп был и мужчина средних лет в клетчатом костюме, с грубым лицом и, пожалуй, нарочито замедленными движениями. Казалось, он даже не расслышал требование наряда и лишь после повторного требования протянул свои документы на имя Александра Строганова.
История, которую рассказал репатриант пограничникам, была в общем-то вполне правдоподобной. В 1942 году он, младший сержант Строганов, отстал от своей части и перешел линию фронта. Смалодушничал, струсил. Нет, он не собирался
И вся дальнейшая история, поведанная им, была тоже вроде бы заурядной. Сначала его доставили в штаб части, а затем переправили в ближайший лагерь для военнопленных. Уже оттуда его перевели в Прибалтику, а позднее — в Германию, где пришлось работать на различных предприятиях до конца войны.
Да, были и такие — трусы, для которых собственная жизнь оказывалась дороже всего. Многие после войны покаянно признались в этом и вернулись на Родину. Но вот Строганов вернулся не сразу. Полуголодный, бездомный скитался он по Западной Германии, перебиваясь случайными заработками, а потом уехал в далекую Австралию, где, по слухам, можно было и хорошо устроиться, и неплохо заработать.
Но и Австралия не оправдала этих надежд. Строганов работал и у фермеров, и в порту, и на деревообделочном заводе, и на бисквитной фабрике, на стекольном заводе, — а время шло, и богатство, о котором он мечтал, что-то не виделось. Он не мог больше переносить жизненных тягот и наконец принял решение: вернуться домой, в Советский Союз, где, кстати, у него оставались жена и ребенок. Сейчас он хочет начать новую жизнь. Дома. Среди своих.
Строганова внимательно выслушали и разрешили ехать в Подмосковье, в родные края, к жене. К тому же там былстекольный завод, где Строганов работал до войны и намеревался получить работу теперь.
Тяжело начинал новую жизнь Строганов в отчем краю. Скрип половицы, шум мотора за окном путали его, и он просыпался в холодном поту. Случайный взгляд прохожего на улице заставлял его вбирать голову в плечи, ускорять шаг и переулками, таясь, торопиться домой.
Строганов не знал, конечно, что ленинградские чекисты по просьбе своих товарищей из Чопа занялись выяснением, все ли так гладко было в его биографии после того, как он перешел линию фронта и оказался у врага.
По поводу своего бегства из воинской части Строганов не солгал. Действительно, в воинских архивах сохранились сведения, что он, младший сержант, тридцати лет, полный сил и здоровья, исчез из пехотного полка, когда тот менял позицию на одном из участков Волховского фронта. Розыск результатов не дал, и в строевой части полка младшего сержанта занесли в графу без вести пропавших.
Изучая материалы периода Великой Отечественной войны и послевоенного времени, мы обратились к документам о графе Строганове, служившем в карательном отряде «ГФП-520». Нам удалось выяснить, что этот Строганов весной 1942 года находился в лагере военнопленных в поселке Выра Гатчинского района. Каким образом Строганов, граф и каратель, оказался в лагере военнопленных, тогда узнать не удалось. Был ли в лагере Выра тот Строганов, который в 1957 году возвратился в Советский Союз, выяснить мы тоже не смогли.
Строганов-трус и Строганов-каратель. Граф Строганов и репатриант Строганов… Один ли это человек или разные люди? Как бы там ни было, но в анализе и оценке материалов не должно быть ни малейшей ошибки. Надо выискивать новые возможности для всесторонней проверки фактов.
Что же нам было известно о Строганове-карателе? Мы располагали сведениями, которые
Холопствующий каратель Морозов, служивший ординарцем у командира отряда, рассказывал о нем так: «Строганов (за этим следовал глубокий подобострастный вздох) был голова! Умнее его в отряде не было. И поставил он себя соответственно. С ним полагалось говорить только на «вы», а чуть что и кулаком по морде их сиятельство мог съездить. Чего и говорить, настоящий граф! Ему даже ноги перед сном мыли. Я сам не раз мыл. Откажи — он скажет офицерам, а те не разводили церемоний».
Другие каратели поведали примерно то же самое. Но вот что интересно. Их сиятельство, требуя унижения от других, сам пресмыкался перед оккупантами, добиваясь получения от них по мелочам то очередного звания, то повышения по должности. У него, как он сам говорил собутыльникам по отряду, даже была мыслишка при содействии оккупантов получить кое-что по наследству из недвижимости, принадлежавшей семейству Строгановых.
Но был ли каратель Строганов действительно потомком графского рода? Это вызывало сомнения. А мог ли оказаться наш трусливый репатриант Строганов этим графом? Быть может, сдаваясь в плен, он надеялся получить в обмен на графскую фамилию некоторые блага, хотя бы даже незначительные, лишь бы только выжить, лишь бы сберечь самого себя.
Конечно, могло случиться и так. Но… как наметало известно, родился он не в именитых покоях, а в обычной избе, француженок-бонн не знал, игрушек, не считая тряпичной куклы и прута-лошадки, у него не было, о посуде с фамильными вензелями понятия не имел.
Почерпнуть необходимые сведения о быте графского семейства из литературных источников, чтобы суметь пустить пыль в глаза оккупантам, он тоже не мог, так как общий уровень развития был невысок…
Так вот, если возвратившийся из дальних странствий Строганов действительно был просто трусом, то он, вероятно, испугался бы в ту пору назваться графом. Малейшее подозрение фашистов — и мечты о жирной похлебке для него стали бы несбыточными.
Как ни была для нас заманчива биографическая линия Строганов-трус, он же граф и каратель, однако в ней не хватало связующих звеньев. И вот опять, снова и снова, день за днем, месяц за месяцем, мы проводили в архивах, перебирая горы бумаг или разыскивая людей, которые могли бы хоть что-нибудь вспомнить о Строганове-карателе отряда «ГФП-520».
Непосредственный командир карателей — изменник Родины — имел вначале фамилию Иванов. Но фашистов не устраивала такая прозаическая фамилия, и они дали ему другую — Берг. Но и этого им показалось мало! Должно быть, с их благословения он стал называть себя князем и рассказывать, что его отец был миллионером и владел в Одессе мельницами и элеваторами. Позже на допросах его подчиненные показали, что сам он настолько поверил в свою ложь, что даже добился разрешения на поездку в Одессу, чтобы установить свои права на «наследство» предков.
Его начальство это устраивало, так как соответствовало сословным представлениям немцев. Как же! С ними сотрудничает не кто-нибудь, а их сиятельство! Поэтому-то они и поощряли его словесный блуд. Даже тогда, когда он был убит в пьяной драке одним из своих собутыльников, фашисты устроили погребение с воинскими почестями на площади поселка. Но спустя несколько месяцев, когда история лжекнязя стала дурно пахнуть, его труп тайком извлекли из могилы и просто бросили в снег за поселком.
Если Морозов с равным усердием мыл ноги командиру отряда «князю» Бергу — Иванову и рядовому, но приближенному к последнему, называвшемуся графом Строгановым, это, видно, было удобно оккупантам. Они с охотой подыгрывали в этом спектакле, лишь бы такой человек верой и правдой служил их черному делу.