Чекисты
Шрифт:
Должен сказать, что в ЧК мне пришлось тяжеловато. В особенности на первых порах, пока не освоился и не присмотрелся, поучившись у более знающих работников.
Уж очень напряженное и сложное было время! На севере страны, в Архангельске и Мурманске, господствовали английские оккупанты, целясь на красный Петроград — колыбель Октябрьской революции. Невиданно обострилась классовая борьба, находя свое выражение в контрреволюционных заговорах, террористических актах, саботаже, мятежах и восстаниях. Продовольственные трудности привели к расцвету спекуляции.
ЧК называли тогда «обнаженным мечом»
Таких, как я, то есть не имеющих достаточного опыта, среди чекистов было много, а ведь бороться нам приходилось против сильных капиталистических разведок. Взять хоть Интеллидженс сервис, секретную службу английских империалистов с ее умением плести хитроумные интриги, с ее вышколенными кадрами. Разве можно было противостоять проискам Интеллидженс сервис, своевременно разгадывая ее замыслы, без поддержки рабочих, красноармейцев, матросов, крестьянской бедноты? Конечно, нельзя! Поддержка масс, помощь масс, своевременные сигналы добровольных помощников о каждом подозрительном факте — вот что составляло нашу силу.
Многое приходит на память, когда вспоминаешь первые годы Советской власти. Запомнилось мне, к примеру, как был раскрыт и ликвидирован знаменитый «Национальный центр» — контрреволюционная организация кадетов и монархистов.
Началось с малого. В июне 1919 года, в дни ожесточенных боев с Юденичем, недалеко от Луги был перехвачен вражеский курьер. Точнее, перехватить его не удалось. Окликнутый красноармейцами, курьер бросился бежать и был убит.
Среди найденных у него вещей оказался портсигар с папиросами. С виду самый обыкновенный, такие носили офицеры, да и то небогатые. И папиросы обыкновенные, дешевенькие. К счастью, никто их не раскурил. К счастью потому, что при тщательном исследовании в мундштуке одной папиросы нашли записку на тончайшей рисовой бумаге.
Записка была шпионским донесением, адресованным заместителю Юденича генералу Родзянко. Подписал ее какой-то Вик, руководитель контрреволюционной организации, действующей в Петрограде. Из записки следовало, что организация эта наладила связи с Москвой и готовится к известной генералу Родзянко акции.
О случившемся мы немедленно доложили Дзержинскому. Сразу же по указанию Феликса Эдмундовича в Петроград были командированы начальник Особого отдела ВЧК М. С. Кедров и его заместитель И. П. Павлуновский. Михаил Сергеевич Кедров отлично знал Петроград. Это был профессиональный революционер ленинской школы и замечательный человек — неподкупно честный, принципиальный, требовательный к другим, и прежде всего к самому себе.
Началась кропотливая работа, потребовавшая от всех нас немалых усилий. С самого начала было ясно, что Вик — это всего лишь псевдоним и что расшифровать, кто за ним скрывается, будет весьма затруднительно… Тем более в Петрограде, где немало еще враждебных элементов.
Зато нам повезло с установлением личности курьера. Удалось точно доказать, что курьером к белогвардейцам направлялся некий Александр Васильевич Никитенко, бывший поручик и сослуживец Булак-Балаховича. Под Лугой его родители имели до революции
И вот однажды приглашает меня к себе Николай Павлович Комаров, начальник Особого отдела Петроградской ЧК. Знал я его еще со времен подполья и по привычке называл не Николаем Павловичем, а Федей — такова была его партийная кличка.
— Почитай, пожалуйста, — говорит Федя, — любопытный, по-моему, документик…
Читаю и не могу взять в толк, какое это имеет отношение к интересующему всех нас вопросу. Из документа видно, что в квартире некоей мадам Губченко в Кирпичном переулке собираются по вечерам довольно подозрительные субъекты. По профессии мадам Губченко числится массажисткой, и ходят к ней якобы на лечебные процедуры, а в действительности устраивают там пьянки.
— Ну и что? — спрашиваю.
— А то, — говорит Федя и едва приметно улыбается, — что нужно тебе, дорогой Василий Александрович, навестить эту дамочку. Явиться, так сказать, с частным визитом… Возможно, и массаж понадобится сделать, ничего, братишка, не попишешь…
— Да ты в своем ли уме, Федя? Это с моей-то внешностью лезть в буржуйский дом! Да она и разговаривать не захочет, сразу догадается что к чему…
— А ты не прибедняйся, — говорит Федя уже серьезно. — Внешность у тебя вполне симпатичная. Приоденешься, конечно, не в кожанке пойдешь… Ну и разговор надо вести светский, обходительный…
Короче говоря, на следующий день меня, как говорится, и родная мать не смогла бы узнать, до того стал пижонистым господином! Превосходный офицерский френч, только погон нет, сапоги с твердыми голенищами, модное галифе. Иду в Кирпичный переулок и опасаюсь, как бы патрули по ошибке не замели, испортят мне всю обедню.
Звоню. Дверь открывает горничная в белой кружевной наколке. Как положено в благородных домах, спешит доложить барыне. А вот и сама барыня, дебелая представительная дамочка лет под пятьдесят, явно из молодящихся.
— Разрешите представиться — полковник Васильчиков! — рекомендуюсь я и для верности сую визитную карточку.
— Чем могу служить?
Не очень-то любезна мадам поначалу, но я не обращаю внимания, продолжаю «светскую» болтовню, стараясь понравиться и произвести впечатление. Желал бы, дескать, принять несколько сеансов массажа, тем более врачи усиленно рекомендуют. Не согласится ли мадам помочь, а что касается гонорара, то это для меня не столь важно. Наслышан, дескать, о золотых ее пальчиках и смею надеяться на сочувственное к себе отношение…
Наконец приглашают во внутренние покои. Обстановка в комнатах шикарная, чувствуется, что живет дамочка в достатке. Усаживаемся в кресла, беседуем.
Мало-помалу ледок настороженности тает, и мадам дает согласие помочь, назначает время. Тогда я завожу разговор более общего характера. Сперва осторожно, а затем все более определенно высказываю свое отношение к существующим порядкам в городе, жалуюсь на свое опостылевшее одиночество. Как бы между прочим показываю документы. Сработаны они мастерски и, разумеется, производят должное впечатление.