Чекисты
Шрифт:
И вот они шагают через лес, чавкая по грязи, проваливаясь в ямы с холодной, ледяной водой. Ничего не попишешь — весна.
— Немцы-то не хозяева тут, — негромко говорит Люба. — Вот мы и ходим у них под носом, добрые люди нас картошкой угощают, и ничего!
Следующую ночь они провели в лесной землянке. Моросил мелкий дождик, ветер раскачивал сосны, и они гудели протяжно и глухо.
Утром Люба отправилась в разведку. Вернулась поздно и с обильным материалом.
— Пишите, Николай Иванович. В деревне Пейпия — комендатура. Сорок солдат и четыре
Николай Иванович удивился удачливости своей напарницы:
— Подожди, не успеваю записывать. И как тебе удалось все это разузнать?
— Удалось! — подмигнула Люба. — Я же вам говорила: никакие здесь немцы не хозяева...
В другой раз они отправились новым путем. Балтийские моряки доставили их к мелководью на катере, а до берега они шли вброд. Знакомая землянка пообветшала, заросла травой. Быстро привели ее в порядок. В уголке Люба примостила небольшое зеркальце.
— Чтобы как дома было...
Она всегда и во всем была домовитой, уверенной в своем превосходстве над врагом.
Лишь однажды она удивилась. Вернулся Николай Иванович в землянку поздно. Принес ей картошки, хлеба. Был чем-то радостно возбужден.
— Знаешь, с кем я нынче встретился? С самим старшиной Мишинской волости!
Люба чуть не подавилась.
— С самим старшиной? Так это же главный здешний гад!
— Вот именно — главный. Только не гад, а хороший человек.
— Но он же немецкий прихвостень. Разве немцы хорошего человека поставят старшиной?
— Это ты зря, Любаша. Не все те люди плохи, что работают у немцев. Многие потому работают, что так надо.
— А что он делал до войны?
— Ветеринарным врачом работал. Там же, в Мишине. Народ очень его уважает. Ну, а мне он сообщил немало интересного.
Вечером разведчики снова тронулись в путь. На этот раз вдвоем. Сперва зашли к Василию Трофимовичу. Тот встретил их с неизменным радушием, накормил. Правда, чем-то был встревожен, чего-то недоговаривал.
— Говори уж, что случилось? — спросил Николай Иванович.
— Да видишь ли, какое дело... — старик помолчал, подбирая слова. — Нашелся прохвост, донес немцам про тебя. Ну, а они нагрянули к твоей матери. Перевернули весь дом. Татьяну, мамашу твою, избили. Чуть было не расстреляли.
Николай Иванович скрипнул зубами. Сволочи! За что же бить старуху?
— Надо навестить вашу маму, — решительно сказала Люба.
— На засаду нарветесь, — предостерег старый рыбак.
— А мы осторожно. Как вы считаете, Николай Иванович?
Савельев колебался. Конечно, надо было навестить мать, успокоить, приласкать. Ну, а если и впрямь засада?
И все же они пошли в Слободку, в родную деревню Савельева. Пока не стемнело, вели наблюдение из леса. Затем Николай Иванович невидимыми тропками вывел Любу к своему огороду. Пролезли сквозь тын,
В сенях громыхнуло пустое ведро, стукнула щеколда. Николай Иванович крепко взял Любу за локоть, и они шагнули в еле видимый проем двери. Вошли в избу, и там Николай Иванович молча обнял мать.
А старушка, припав к груди сына, тихо заплакала.
— А где Петька?
— Спит на печке, не буди, — зашептала мать.
— Ну пусть спит, — согласился Николай Иванович. — Как живете-то? Сильно тебя били?
— Ну, уж и били... Так, постращали... Да что ты все обо мне? Дай-ка я покормлю вас прежде. Садитесь за стол.
Татьяна Трофимовна сунула большой ухват в печку, что-то поддела там и вдруг, охнув, присела. Потом, держась обеими руками за бок, проковыляла к табуретке, тяжело опустилась.
— Вижу, как они тебя стращали! — сдавленно прошептал Николай Иванович. — Ну, погоди, ответят за все!
Всю обратную дорогу Савельев молчал. И Люба понимала, что ему не до разговоров.
А через несколько дней наступил условленный срок возвращения в Ленинград. К вечеру разведчики подошли к берегу залива и залегли в кустах. Солнце медленно опускалось к горизонту, заливая все вокруг теплым, ласковым светом. Картина была удивительно мирной. Не хватало только лодок с рыбаками да парусных яхт. Правда, на ленинградской стороне все время ухало, но этот голос войны вполне можно было принять за дальние раскаты грома. Волны с легким плеском набегали на песок.
Люба, как зачарованная, любовалась закатом.
— После войны привезу сюда в воскресенье своих подружек, скажу им: вот, девочки, красотища какая! Любуйтесь! И главное — войны не будет, все будет как всегда было. — Она помолчала. — А вы приедете сюда, Николай Иванович?
Л. С. Колмакова
— А мне и ехать не надо. Пешком приду. Вместе со своей Евдокией Андреевной и всем выводком. Младшую-то у меня тоже Любашей зовут. Шестой ей пошел.
— А где они?
— В Вологодской области. Конечно, в эвакуации тоже не сладко. Ну, да всё не под бомбами...
Между тем стемнело. В воздухе резко похолодало, и с моря надвинулся туман.
Вскоре Люба уловила легкое постукивание мотора.
Николай Иванович вышел из кустов, неторопливо достал фонарик и три раза махнул. В ответ послышался приглушенный свист. Пройдя немного по воде, разведчики увидели три силуэта, двигавшиеся к ним со стороны моря. То были встречавшие их моряки.