Человеческая комедия
Шрифт:
– Смерть – это такая вещь, которую нелегко понять кому бы то ни было, особенно ребенку, но всякая жизнь однажды приходит к концу. – Она поглядела на Улисса. – Конец этот настал для твоего отца два года назад. – Она снова перевела взгляд на Бесс и Мэри. – Но до тех пор, пока мы живы, – сказала она, – пока мы вместе, пока осталось хоть двое из нас и мы его помним, ничто не может отнять у нас нашего отца. У нас могли взять только его оболочку. Ты будешь расти и все лучше узнавать своего отца, все лучше узнавать самого себя. Он не может быть мертв, раз ты жив. Время и случайность, болезнь
Мальчик немножко об этом подумал, а потом вспомнил о том, что он видел утром.
– А что такое суслики? – спросил он.
Мать была подготовлена к такому вопросу. Она знала, что у мальчика есть глаза и, больше того, есть воображение, а воображением управляло горячее чувство и любовь, любовь не к чему-то особому, а ко всему на свете.
– Суслики, живущие в земле, – сказала она, – птицы в небе и рыбы в море – часть жизни, которая царит в природе, и часть нашей собственной жизни. Все, что живет, – это часть каждого из нас, и множество вещей, которые не умеют двигаться подобно нам, – тоже часть нас самих. Солнце – часть нас самих, земля, небо, звезды, реки и океаны. Все на свете – часть нас самих, и мы рождены, чтобы этим наслаждаться и благодарить Господа.
Мальчик благосклонно отнесся к этой новой для него мысли.
– Тогда где же Гомер? – спросил он.
– Твой брат Гомер работает, – сказала миссис Маколей. – Вчера он нашел себе вечернюю работу, после школы. Он придет домой в полночь, когда ты уже будешь спать.
Мальчик не мог этого понять. Что такое работа? Почему брат работает? Какое удовольствие человеку работать?
– Почему Гомер работает? – спросил он.
Девушки терпеливо дожидались, пока миссис Маколей ответит на вопросы ребенка.
– Брат твой Гомер работает, – сказала мать, – потому что другой твой брат, Маркус, ушел на войну. А нам нужны деньги, чтобы покупать пищу и одежду, платить за квартиру и давать тем, кто нуждается больше нас.
– Кому? – поинтересовался Улисс.
– Все равно кому. Ну хотя бы бедным.
– А кто бедный? – спросил мальчик.
– Все, – улыбаясь самой себе, сказала миссис Маколей.
Улисс старался побороть сон, но это ему больше не удавалось.
– Помни, – сказала мать, – ты всегда должен делиться всем, что у тебя есть. Давать, даже когда безрассудно быть расточительным. Давать всем, с кем встретишься в жизни. Тогда никто не сможет тебя обокрасть, потому что, если ты сам даешь вору, он у тебя не украдет и перестанет быть вором. И чем больше ты будешь давать, тем больше у тебя останется.
Миссис Маколей посмотрела на мальчика.
– Уложи его спать, – сказала она Бесс.
Бесс и Мэри повели мальчика в спальню. Когда мать осталась одна, она услышала шаги. Ей показалось, что у двери стоит Мэтью Маколей, словно он и не умирал.
– Я заснул, – сказал он. – Мне так хотелось спать. Ты меня, пожалуйста, прости, Кэти.
Он засмеялся,
– Мама, ты бы слышала, как он смеялся, пока мы укладывали его в постель!..
Глава 5
Ступай своей дорогой, а я пойду своей
Рассыльный слез с велосипеда у крыльца миссис Розы Сэндовал. Он подошел к двери, тихонько постучал и сразу же почувствовал, что в доме кто-то есть. Было очень тихо, но Гомер знал, что в ответ на его стук кто-нибудь подойдет к двери, и ему страшно хотелось посмотреть на эту даму по имени Роза Сэндовал, которая сейчас услышит, что в мире свершается убийство, и почувствует его в своем собственном сердце. Дверь отворили сразу, но без всякой поспешности. Дверь отворялась так, словно той, кто ее отворял, нечего было бояться. А потом дверь распахнулась – и появилась она.
Мексиканка показалась Гомеру прекрасной. Она, видно, столько претерпела за свою жизнь, что теперь ее губы сами складывались в ласковую, чуть-чуть отрешенную улыбку. Но как и всем людям, которые никогда не получают телеграмм, появление рассыльного показалось ей ужасным предзнаменованием. Гомер понял, что, увидев его, миссис Роза Сэндовал испугалась. Она произнесла то, что произносит всякий, кто встречается с неожиданностью. Она вскрикнула: «Ах!», словно, открывая дверь, надеялась встретить не рассыльного, а давнишнего своего знакомого, с кем ей приятно было бы увидеться. Прежде чем заговорить, она заглянула Гомеру в глаза, и тот почувствовал, что она уже знает, какой нежеланной будет принесенная им весть.
– У вас телеграмма? – спросила она.
Чем же Гомер виноват? Ведь доставлять телеграммы – его обязанность. Но он все равно чувствовал себя одним из виновников всего этого непорядка. Он был растерян, ему казалось, что он отвечает за то, что стряслось. В то же время ему хотелось объяснить ей все начистоту: «Я всего-навсего рассыльный, миссис Сэндовал. Мне очень жаль, что я должен вручить вам такую телеграмму, но ведь это – моя работа».
– Кому же эта телеграмма? – спросила мексиканка.
– Миссис Розе Сэндовал, Джи-стрит, номер тысяча сто двадцать девять, – сказал Гомер.
Он протянул мексиканке конверт, но она боялась до него даже дотронуться.
– Вы – миссис Сэндовал? – спросил Гомер.
– Пожалуйста, – сказала женщина. – Прошу вас, войдите. Я не умею читать по-английски. Я – мексиканка. И читаю только «Prenza», которую получаю из Мехико. – Она промолчала и взглянула на мальчика, который, переступив порог, держался как можно ближе к выходу. – Прошу вас, скажите мне, – попросила она, – что написано в телеграмме?
– Дело в том, миссис Сэндовал, – начал мальчик, – что в телеграмме сказано…
Но женщина сразу же его прервала:
– Вам ведь нужно сначала распечатать телеграмму, а потом прочесть ее мне! А вы ее еще не распечатали.
– Да-да, конечно, – сказал Гомер, словно оправдываясь перед классной наставницей, которая сделала ему выговор.
Непослушными пальцами он распечатал конверт. Мексиканка нагнулась, чтобы подобрать с полу надорванный конверт, и стала его разглаживать. Она расправляла его, говоря: