Человеческая комедия

Я очень долго собирался написать рассказ для тебя, мне так хотелось, чтобы это был особенно хороший рассказ, самый лучший, какой я могу написать, и вот теперь наконец, хоть и немножко наспех, я попытался это сделать. Можно было, конечно, подождать еще немного, но так трудно предсказать, что сулит мне будущее и как оно повлияет на мои вкусы и мастерство; поэтому я поторопился и рискнул положиться на мои теперешние вкус и мастерство. Скоро, надеюсь, какой-нибудь необыкновенный переводчик переведет мой рассказ на армянский язык и он будет напечатан теми буквами, которые тебе легко разобрать. В переводе рассказ может получиться даже лучше, чем по-английски, и, как это у нас не раз бывало, тебе вдруг

захочется прочесть мне кое-что из него вслух, хоть этот рассказ и написал я сам. Обещаю слушать внимательно и восхищаться красотой нашего, так редко понятного людям и так любимого тобой языка. Ты не можешь читать английские книжки и наслаждаться ими, как армянскими, а я совсем не умею ни читать, ни писать по-армянски – поэтому вся наша надежда на хорошего переводчика. Но так или иначе повесть эта написана для тебя. Надеюсь, она тебе понравится. Я написал ее просто, как умел, с той смесью суровости и беззаботности, которая свойственна всей нашей семье, и тебе в особенности. В повести не все сказано, но что из этого? Тебе-то наверняка покажется, что в ней сказано все, потому что писал ее твой сын, и писал с самыми добрыми намерениями.

Маленький мальчик, которого звали Улисс Маколей, стоял над только что вырытой норкой суслика во дворе своего дома на авеню Санта-Клара в городе Итаке, штат Калифорния. Суслик выбросил из норки немножко свежей влажной земли и взглянул на мальчика, который явно был незнакомцем, но мог и не быть ему недругом. Прежде чем мальчик успел до конца насладиться этим чудом, одна из птиц Итаки залетела на старый орех, который рос у них во дворе; примостившись на ветке, она залилась в экстазе и отвлекла зачарованный взгляд мальчика от земли к дереву. А потом, в довершение чудес, запыхтел и заревел товарный поезд. Мальчик прислушался и почувствовал, как у него под ногами дрожит земля. Тогда он бросился бежать и бежал (как ему казалось) быстрее всех, кто живет на свете.

Когда Улисс добежал до переезда, он как раз успел увидеть весь поезд – от паровоза до тормозного вагона. Мальчик помахал машинисту, но машинист и не подумал махать ему в ответ. Улисс помахал еще пятерым людям, которые ехали на этом поезде, но ни один из них не помахал ему в ответ. Может, они и могли бы это сделать, но им не захотелось. Наконец Улисс увидел негра, который перегнулся через борт платформы. Сквозь грохот поезда мальчик услышал, как негр поет:

Не плачь больше, моя милая,больше не плачь сегодня.Мы с тобой споем песню в честьнашего старого дома в Кентукки,В честь далекого старого дома в Кентукки.

Улисс помахал негру, и тогда случилось нечто неожиданное и необыкновенное. Человек, такой черный и такой ни на кого не похожий, вдруг помахал Улиссу и закричал: «Еду домой, мальчик, еду в родные места!»

Мальчик и негр махали друг другу, пока поезд почти совсем не скрылся из виду.

И тогда Улисс огляделся вокруг. Вот он раскинулся перед ним, увлекательный и уединенный мир, в котором текла его жизнь. Странный, заросший сорняками, необыкновенный, непостижимый, но такой прекрасный мир. По железнодорожному полотну брел старик со скатанным пледом на спине. Улисс помахал и ему, но старик был слишком дряхл и слишком утомлен, чтобы радоваться дружелюбию мальчика. Старик взглянул на Улисса так, словно и он, и мальчик уже давно умерли.

Мальчик повернулся и медленно направился домой. Шагая, он все еще прислушивался к шуму поезда, к пению негра и радостным его словам: «Еду домой, мальчик, еду в родные места!» Улисс остановился, чтобы

обо всем этом хорошенько подумать, замешкавшись возле сикоморы, расшвыривая ногой ее желтые, пахучие, перезрелые плоды. И он улыбнулся, как умели улыбаться все Маколеи: нежной, мудрой, затаенной улыбкой, говорившей «да» всему, что дарила им жизнь.

Когда Улисс завернул за угол и увидел дом Маколеев, он побежал вприпрыжку, пританцовывая. От всего этого веселья он споткнулся, упал, но сразу же встал на ноги и побежал дальше.

Мать его была во дворе и кормила кур. Она видела, как мальчик споткнулся, упал, но снова поднялся и пустился вприпрыжку. Он приблизился к ней бесшумно и встал рядом, а потом отправился к куриному гнезду за яйцами. Там лежало только одно яйцо. Улисс на него поглядел, вынул, принес матери и очень бережно его отдал, подразумевая при этом то, о чем ни один взрослый не может догадаться, а ребенок непременно позабудет рассказать.

Брат его Гомер, оседлав подержанный велосипед, отважно пробирался по грязной проселочной дороге. На Гомере Маколее были чересчур просторный китель телеграфного рассыльного и слишком тесная форменная фуражка. Солнце заходило в дремотном покое, который так дорог сердцу жителей Итаки. Везде и всюду на древней калифорнийской земле лениво нежились фруктовые сады и виноградники. Хотя Гомер и спешил, от него не ускользало обаяние родных мест. «Ты только взгляни! – восхищался он то землей и деревом, то солнцем, травой и облаками. – Ты на них погляди!» Он стал выписывать причудливые кренделя колесами своего велосипеда и, вторя этим искусным движениям, залился громкой, горластой песней – простой, трогательной и забавной. Тему этой арии в голове его подхватили струны оркестра, потом к ним присоединились арфа его матери и пианино сестры Бесс. И наконец, чтобы соединить всю семью воедино, к ним примешались звуки аккордеона, игравшего с той улыбчивой и чуть угрюмой нежностью, которая напомнила Гомеру его брата Маркуса.

Музыку Гомера заглушил грохот трех удивительных предметов, стремительно пересекавших небосклон. Рассыльный поднял голову и тут же угодил в узкую высохшую канаву. «Самолеты», – сказал себе Гомер. Подбежала собака какого-то фермера; вид у нее был значительный, и, когда она лаяла, она была похожа на человека, передающего какую-то важную весть. Гомер не захотел слушать собаку и только разок повернулся, чтобы ее отпугнуть, сказав ей: «Гав, гав!» Сев на велосипед, он снова отправился в путь.

У въезда в город ему встретилась надпись:

Итака, Калифорния.В гостях хорошо, а дома лучше.Добро пожаловать, пришелец! —

но он, не читая, миновал ее.

Остановившись на углу, он проводил взглядом длинную вереницу военных грузовиков с солдатами. Он помахал им рукой, совсем как брат его Улисс махал машинисту и подсевшим на поезд бродягам. Многие солдаты ответили на его приветствие. А почему бы не ответить? Терять-то им было нечего…

Когда Гомер наконец подъехал к дверям телеграфной конторы, в Итаке наступил вечер. Часы в окне показывали две минуты восьмого. Гомер увидел, как управляющий телеграфной конторой мистер Спенглер подсчитывает слова телеграммы, которую ему передал усталый, озабоченный молодой человек лет двадцати. Переступив порог, Гомер услышал разговор мистера Спенглера с молодым человеком.

– Пятнадцать слов, – сказал Спенглер. Помолчав, он взглянул на юношу. – Что, туговато с деньгами?

Юноша не смог сразу ответить.