Человеческая комедия

Сароян Уильям

Сильным и приятным голосом, хоть и не в тон, Джо принялся подтягивать Тоби, и скоро все в вагоне стали к ним прислушиваться. Постепенно солдаты собрались вокруг Маркуса, Тоби и Джо, чтобы лучше слышать музыку и слова старого-старого псалма. Джо и Тоби пели:

Простираю к Тебе руки мои;Душа моя тянется к Тебе,как жаждущая земля…

И теперь уже все, кто стоял вокруг певцов, пели вместе с ними.

Глава 33

Письмо Маркуса брату Гомеру

Эта суббота была одним из самых долгих и богатых событиями дней в жизни Гомера Маколея. Даже незначительные обстоятельства стали приобретать новое значение и понятный ему теперь смысл. Тревожный, скорбный сон прошлой ночи

прочно вошел в его сознание. Он старался изо всех сил уберечь от Вестника Смерти Итаку и ее жителей. Ему это снилось, но теперь сон стал явью.

В кармане у него лежало нераспечатанное письмо от брата Маркуса, которое надо было прочесть.

Хромая, Гомер вошел в телеграфную контору; он чувствовал усталость и мечтал отдохнуть. Заглянув в запись телефонных вызовов, он не обнаружил там ничего нового. Он посмотрел на крючок, куда накалывались полученные телеграммы, но не нашел там ни одной. Работа его была окончена. Все было сделано. Он подошел к старому телеграфисту и сказал:

– Мистер Гроген, хотите купить со мной в складчину два вчерашних пирога – с яблоками и кокосовым кремом?

Старый телеграфист был уже заметно под хмельком.

– Спасибо, мальчик, – сказал он, – я войду в долю, но есть мне не хочется.

– Если вам не хочется, мистер Гроген, – сказал Гомер, – тогда и мне не хочется. Я думал, может, вы голодны. Я-то совсем не хочу есть. Целый день в разгоне. Но есть не хочу. Странно. Работаешь весь день до позднего вечера, кажется, должен бы проголодаться, но нет. В шесть часов съел миску овощного пюре, вот и все.

– Как твоя нога? – спросил Гроген.

– Ничего, – ответил Гомер. – Я и позабыл про нее. Ходить можно. – Он пытливо посмотрел на старого телеграфиста и мягко сказал: – Вы пьяны, мистер Гроген?

Говорил он от чистого сердца, и старик не обиделся.

– Да, мальчик, – сказал мистер Гроген и уселся на свое место. Потом взглянул на мальчика, который стоял по другую сторону стола. – Я чувствую себя куда лучше, когда пьян. – Гроген вынул бутылку и отпил большой глоток. – Люди советуют: «Никогда не пей». От меня ты этого не услышишь. И я не скажу, как многие старые дураки: «Пусть мой пример послужит тебе уроком; погляди, что сделало со мной пьянство». Чепуха! Ты бываешь в разных местах, много видишь… видишь то, о чем раньше и понятия не имел. Так вот, послушай, что я тебе скажу: будь очень осторожен в суждении о людях. Если даже своими глазами видишь, что кто-нибудь поступает плохо, – не считай, что ты непременно прав. Когда дело касается человека, тут нужна большая чуткость! Ты уж меня извини, но я должен тебе сказать – я тебя уважаю, поэтому и решаюсь тебе сказать: неправильно, глупо осуждать людей за то, что они такие, как есть. Я вот знать не знаю, кто ты такой и откуда, как ты таким стал, что тебя таким сделало, – но все, что я вижу, мне нравится, значит, и слава Богу. Чем ближе человек к могиле, тем больше радуется, что на свете есть хорошие люди, которые будут жить, когда его не станет. Будь я трезв, я бы тебе этого, может, и не сказал – вот тебе наглядный пример, как не следует осуждать людей, если они ведут себя не так, как положено. Мне важно было все это тебе высказать, а тебе это важно знать. Вот и хорошо, что я выпил и все это тебе говорю. Понятно?

– Не очень, мистер Гроген, – признался Гомер.

– Ты не смущайся, что я тебе это говорю. Будь я трезв, я бы, наверно, смолчал. Так вот, скажи спасибо, что ты такой, как ты есть. Ну да, вот такой, как ты есть. Будь за это благодарен. Человек может и должен радоваться тому, что он такой, как есть, – ведь если он человек хороший, его достоинства принадлежат не только ему, но и мне, и другим. Они принадлежат ему лишь постольку, поскольку он обязан их беречь и проявлять на пользу мне и прочим людям. В тебе есть много хорошего, так будь за это благодарен. Тебе будут признательны все люди, которых ты встретишь на своем пути. Тебя оценят с первого взгляда.

Гомер вдруг вспомнил девушку из меблированных комнат «Святая обитель» и весь свой разговор с ней, а тем временем старый телеграфист продолжал:

– Люди будут знать, что ты не предашь их и не обидишь. Знать, что ты не станешь их презирать, хоть их и презирает весь мир. Они будут знать, что ты увидишь в них то, чего весь мир не заметил. Ты это запомни. И не смущайся. Ты ведь большой человек, хоть тебе и четырнадцать лет от роду. Не знаю, кто тебя таким сделал, но, раз уж это так, знай, что это так, не возгордись и береги это в себе. Понял?

Рассыльный был очень смущен и с трудом ответил:

– Кажется, да, мистер Гроген.

– В таком случае, спасибо, –

продолжал старый телеграфист. – И трезвый, и пьяный, я вот все наблюдаю за тобой, с того самого дня, как ты начал здесь работать, и понимаю тебя, все равно, трезвый я или пьяный. Я работал в разных городах во всех частях света. В молодости мне хотелось объездить весь свет, и я много где побывал. Всю жизнь я искал таких, как ты, куда бы ни попадал, я находил их – в самом что ни на есть захолустье и какими бы ни были неприметными эти люди. Кое-какие черты я находил в каждом, кого встречал, но мне этого было мало. А вот теперь, на последнем привале, в Итаке, я нашел тебя – и ты лучше и по-человечески крупнее всех тех, кого я раньше встречал. И если ты меня понял, спасибо. Что у тебя в руках – письмо? Я кончил. Читай свое письмо, мальчик.

– Это письмо от брата Маркуса, – сказал Гомер. – Все недосуг было его прочесть.

– Так прочти его, – сказал старый телеграфист. – Читай письмо от брата. Читай вслух.

– Вы хотели бы послушать, мистер Гроген? – спросил Гомер.

– Да, если можно, мне бы очень хотелось его послушать, – сказал телеграфист и отпил еще глоток.

Гомер Маколей разорвал конверт, вынул письмо брата Маркуса, расправил его и стал читать очень медленно:

– «Дорогой Гомер! Во-первых, все мои вещи, которые остались дома, теперь твои, а когда они тебе больше не понадобятся, отдай их Улиссу: мои книги, патефон, пластинки, одежду, когда она тебе будет впору, мой велосипед, микроскоп, рыболовные снасти, коллекцию минералов с Пьедры и все остальное, что у меня есть. Все это скорее твое, чем Бесс: ведь ты теперь мужчина в доме Маколеев из Итаки. Деньги, которые я скопил в прошлом году, работая на складе, я, конечно, отдал маме – они ей пригодятся. Их, правда, маловато; скоро маме и Бесс придется подумать о том, чтобы наняться на работу. Я не имею права просить, чтобы ты не пускал их на работу, но надеюсь, что ты сам им этого не позволишь. Надеюсь на тебя потому, что и я поступил бы так на твоем месте. Мама, конечно, захочет пойти на работу, да и Бесс тоже. А ты их тем более не пускай. Не знаю, как тебе удастся прокормить семью, не бросая школы, но надеюсь, ты что-нибудь придумаешь. Кроме нескольких долларов, которые мне нужны на расходы, мое армейское жалованье получает мама, но его не хватит. Мне нелегко предъявлять тебе такие требования, когда я сам начал работать только в девятнадцать лет, но мне почему-то верится, что ты способен на большее, чем я.

Конечно, я по тебе скучаю и думаю о тебе все время. Мне здесь неплохо, и хотя я никогда не признавал войну – я знаю, что всякая война – это безумие, даже когда она необходима, – я горжусь, что служу своей стране: ведь это я служу Итаке, нашему дому и всем Маколеям. Мои враги – не люди, люди не могут быть мне врагами. Кто бы эти люди ни были, какой бы ни был у них цвет кожи, каким бы ложным кумирам они ни поклонялись, они не могут быть моими врагами: ведь они так похожи на меня самого. Моя вражда не к ним, а к тому звериному началу, которое я должен уничтожить прежде всего в себе самом.

Я не чувствую себя героем. На геройство я не способен. Во мне нет ненависти. Я даже не могу сказать, что стал патриотом: я всегда любил свою страну, свой народ, наш город, мой дом и мою семью. Я бы предпочел не быть солдатом. Я бы предпочел, чтобы не было войны. Но раз уж я в армии и раз идет война, я решил быть хорошим солдатом. Не знаю, что меня ждет, но, что бы там ни было, я ко всему готов. Мне очень страшно – тебе я могу это сказать, – но я знаю: когда настанет время, я сделаю все, чего требует мой долг, а может, и немножко больше. И поверь, я буду повиноваться только приказу совести. Со мной ребята со всех концов Америки, из тысяч и тысяч таких городов, как Итака. Меня могут убить на войне. Я должен тебе прямо сказать: мне бы этого вовсе не хотелось. Больше всего на свете я хотел бы вернуться в Итаку и прожить много лет с тобой, матерью, сестрой и братишкой. Я хотел бы вернуться ради Мэри, ради моего будущего дома и семьи. Очень может быть, что нас скоро отправят на фронт. Никто не знает, где этот фронт, но говорят, что нас скоро отправят. Поэтому, может, я долго не смогу тебе писать. Надеюсь, я все-таки тебе еще напишу. Если же нет, не думай, что ты меня потерял. Не верь, что меня больше нет. Не позволяй другим в это поверить. Я подружился здесь с одним сиротой-подкидышем – странно, что из всех ребят я тут подружился именно с ним. Его зовут Тоби Джордж. Я рассказал ему про Итаку и про нашу семью. Когда-нибудь я привезу его с собой в Итаку. Не горюй, когда будешь читать это письмо. Я рад, что из всех Маколеев пошел на войну именно я; было бы жаль и неправильно, если бы выбор пал на тебя.