Человеческая волна
Шрифт:
В нервно-дрожащей молодой груди запеклось бессильное, тоскливое раздражение.
А в вагоне уже стали успокаиваться и послышались голоса, еще возбужденные, но уже звучащие нотками удовольствия сознания избегнутой, но все-таки как-никак, а испытанной опасности. Все устроились и разместились, и оказалось даже просторно, точно толпа растаяла. Старый Зек снял шляпу и вытирал потное, красное лицо. Он довольно улыбнулся Зиночке.
– Ну, теперь все слава Богу... Дома жалко, ну, да Бог с ним... Пока проживем на даче, а
– Почему вы думаете, папа, что непременно в "ваш" дом попадут?
– сухо и зло спросила Зиночка, глядя в сторону.
Зек понял подчеркиванье и обиделся. В нем вдруг возмутилось все его воробьиное право на свою жизнь.
"Эта молодежь теперь думает, что она только и живет честно, как следует, оттого что лезет на рожон... Кого они хотят этим удивить? Все это и мы переживали... знаем... К чему этот фарс мальчишеский?.."
– Почему же это "ваш"?
– вызывающе-сердито спросил он.
– Это такой же мой дом, как и твой...
– А потому...
– с внезапными слезами в голосе, не помня, что говорит, ответила Зиночка, - что это подло!.. бежать!.. гадость!..
Зек вспыхнул. Стоявшие на площадке толстый лощеный господин в серой шляпе и старый человек, похожий на заморенного долголетней работой рабочего, прислушались к разговору. Толстая старая купчиха, с глупым ужасом в заплывших глазах, уставилась на Зиночку.
– А по-моему, подлость и гадость подвергать жизнь других людей опасности из-за своих бессмысленных мечтаний!
– краснея кирпичным цветом и раздраженно выталкивая крикливые слова, повысил голос Зек.
– Папа!
– возмущенно, как будто ее ударили, вскрикнула Зиночка.
– И совершенно правильно, - как бы в сторону, не глядя на них, пробормотал господин в серой шляпе.
– Чего вы ломаетесь?
– продолжал старый Зек, все более и более раздражаясь и чувствуя, что не может чего-то доказать, без чего все-таки в глубине души скверно.
– И будьте вы искренни... к чему эти фразы?.. И вам жить хочется, и вы такие же люди, как и мы... Это все позы... Как же, юрой!.. Кого вы этим удивить хотите?..
– Однако мы остаемся же!..
– горячо крикнула Зиночка.
– Позы иногда кончаются смертью, а это уже не позы.
– Какие отчаянные!..
– с искренней жалостью охнула купчиха.
– Не все и умирают-с!..
– вдруг откровенно и, нагло повернувшись и зло усмехаясь, заметил господин в серой шляпе.
– Ведь вот вы же не остаетесь!..
Зиночка покраснела и растерянно взглянула сначала на него, потом на отца.
– Я!..
Зек вспыхнул, но промолчал.
"Пусть, пусть... это ей уроком будет", - подумал он и обижаясь за дочь, и озлобленно довольный.
– Простите, ваша милость, конечно, оно так, что которые ломаются, отозвался старый рабочий.
Я там ничего не могу сделать...
– пробормотала Зиночка умоляюще.
– Так нечего и громкие фразы говорить, - пробормотал Зек, уже жалея ее и раскаиваясь в своей жестокости.
– Простите, ваша милость, конечно, нечего!
– опять отозвался рабочий. Говорят, говорят, простите, по молодости... а расплачиваться, простите, приходится нам...
– Вам-то стыдно так говорить...
– опять загораясь, возразила Зиночка. За вас же больше всего и идут... вам же лучше хотят... И вам не бежать от товарищей надо, а быть там, с ними...
Рабочий снисходительно посмотрел на нее сверху.
– Нет, уж простите, ваша милость, на это мы не согласны. Мы, простите, прекрасно понимаем, что это для нас делается, но жизни своей, простите, каждому жаль... хоть барышне, хоть рабочему человеку...
– Да ведь... жизнь у вас тяжелая, вы... чем занимаетесь?
– Мы на цинковом заводе, простите, работаем.
– Вот видите, на цинковом!
– наивно обрадовавшись повороту разговора, сказала Зиночка, доверчиво глядя в глаза рабочему. Я слыхала, что там самые ужасные условия труда.
– Это, простите, ваша милость, верно... Мало кто и выживет... вздохнул рабочий, и по его испитому-желтому лицу скользнуло что-то грустное и задумчивое.
– Ну, вот видите...
– заторопилась Зиночка.
– Чего же вам жалеть?.. в крайнем случае, чем смерть хуже такой жизни?
– А вы, простите, ваша милость, об этом рассуждать не можете, вдруг меняясь в лице и зло скашивая обиженные глаза с красными воспаленными веками, резко проговорил рабочий.
– Почему же?
– растерявшись, спросила Зиночка.
– А потому... Вы, простите, разума еще не имеете... жить нам не менее вашего хочется... Вы, простите, ваша милость, по молодости лет не знаете, что говорите...
Голос у него был полон злобной и непонятной обиды. Толстый господин торжествующе засмеялся и оглянулся на Зиночку.
– Ну, ты, любезный, потише...
– крикнул Зек.
Рабочий хмуро оглянулся на него, но промолчал и только пошевелил тонкими, иссохшими от цинка челюстями.
Зиночка, как побитая кошечка, украдкой пробралась к отцу и испуганно оглядывалась на рабочего. Купчихе стало жаль ее, она вся рассиропилась и, скрестив руки на пухлом животе, жалостливо пропела:
– Вы, барышня, не обижайтесь... Ну, что же, им, конечно, лучше известно, мы, бабы, глупые... не наше это дело...
– А ты зачем барышню обидел?
– с внезапной укоризной сказала она рабочему и покачала головой.
– Жалости в тебе нет...
– Я, простите, ваша милость, что ж... совсем другим голосом, вдруг ласково взглядывая на Зиночку, сказал рабочий.
– Мне только, простите, ваша милость, обидно показалось, что барышня нас, простых людей, словно и за людей не считает... Чай, мы, простите, тоже люди.