Человек бегущий
Шрифт:
В тот год я был готов, как никогда. Снег выпал рано, удалось вкатиться в сезон и набрать 700 километров объемов, потом пошли скоростные тренировки, гонки – 63-километровый марафон в эстонском Тарту и 50-километровая Финляндия-хиихто в финском Лахти, в обеих из которых я финишировал в топ-50, так что отобрался в первую стартовую группу на «Васе», сразу за элитой. В мечтах маячили наполеоновские планы заехать в топ-300, а то и повыше, и сердце сладко замирало в предчувствии того, как я, завидев заветный шпиль церкви в Муре, ускорюсь на финиш в окружении элитных номеров.
Предстартовое волнение охватило меня уже на стойке выдачи негабаритного багажа в стокгольмском аэропорту Арланда, где собрались поджарые небритые мужчины молодого и среднего возраста в куртках лыжных брендов, исподволь
Там меня уже ждали друзья из Петербурга, приехавшие на микроавтобусе с большим скибоксом на крыше, где вместе с лыжами их жен, детей и с моими привезенными из Москвы тремя парами насчиталось 30 пар лыж. Мы ехали в арендованный домик в двадцати километрах от старта, и по мере продвижения на север возрастало на шоссе количество автомобилей с такими же капитальными скибоксами, обклеенными стикерами с известных марафонов. Заехав в коттедж, мы отправились на регистрацию, получили стартовые номера, а я еще и штамп на проход в вожделенную первую группу, побродили по экспо, прикупив на память по фирменной шапочке и послушав советов смазчиков от фирм-производителей. Как это часто бывает на Васалоппет, в субботу, накануне гонки, ожидалась идеальная морозная погода, а в ночь и в утро старта – обильный снегопад.
На следующее утро мы поехали на 20-й километр трассы откатывать лыжи, чтобы понять, какая из пар лучше едет по этому снегу. Был погожий мартовский денек, мягко светило и уже немного пригревало солнце, по окружающим сопкам разбегались мохнатые северные ели, причудливо облепленные снегом от недавней метели. Найдя небольшую горку с длинным выкатом, мы разложили там десяток пар лыж с разными структурами (микронасечки на скользящей поверхности на разные типы снега, нанесенные шлифовальным камнем на специальном станке) и стали тестировать, на какой можно укатить с горки дальше. Откровенно говоря, эта процедура, перенятая у ведущих команд с их сотнями пар спонсорских лыж и десятками специальных помощников, откатчиков, у нас, любителей, напоминает карго-культ, но осознание собственной серьезности и профессионализма, пускай и не влияющее напрямую на результат, – это часть удовольствия, за которым, в итоге, мы все сюда и приехали.
И тут случилась первая неожиданность: перестегиваясь из одной тестовой лыжи в другую, я поскользнулся на обледенелой горке, лыжа поехала вперед, нога полетела вверх, и я шлепнулся на спину – но не приземлился на ягодицы, а упал поясницей на жесткую термофлягу, которую лыжники возят с собой на поясе на разминку и тренировку. Спину пронзила резкая боль, которая и через пять минут не отпустила, а тупо засела сзади под ребрами, не давая нормально вздохнуть. Поначалу я делал вид, что ничего не происходит, откатал еще две пары лыж, морщась от боли, прокатил еще десять километров с разминочной скоростью, после чего окончательно сдался и поехал к травматологу в Сэлен. Диагноз был прост и неутешителен, как я и подозревал, – ушиб и трещина ребра возле точки прикрепления к позвоночнику. Лечение и гипс никакие не требуются, сказал врач, просто несколько недель покоя – но пока что каждый шаг и вдох отдавались острой болью.
Я попросил его выписать мне мощное обезболивающее, опиодный анальгетик трамадол. Я знал его по паре своих прошлых травм, его давали в первый день после операций как самое сильное средство после опиатов, и еще однажды, много лет назад, он помог мне на отборе в российскую команду на приключенческую гонку Camel Trophy, когда, сорвав накануне спину, я еще двое суток поздней осенью таскал вместе с командой на своих плечах внедорожник Land Rover по болотам и оврагам Подмосковья. В финальную четверку я тогда не отобрался, но эффект трамадола запомнил хорошо – и еще запомнил,
Последние часы прошли в поисках волшебной формулы мази держания, ибо погода ожидалась, что называется, залетная – ночью –3, утром на старте –1 и снегопад, на середине трассы 0 и снег с дождем, на финише +3 и дождь – и в панических звонках знакомым профессиональным смазчикам, каждый из которых давал свой железный вариант: «держать будет, как на гвоздях». Ночью непрерывно валил снег, наш домик в сопках засыпало по окна, и мы поднялись уже в 3 утра, чтобы откопать крыльцо и машины. Я так и не смог заснуть: из-за боли в ребре я не мог лежать, только сидеть. Позавтракали мюсли, замоченными с вечера в кефире: получилась малоаппетитная замазка, мало похожая на легендарные швейцарские бирхер-мюсли, я принял еще одну таблетку трамадола – и тут меня накрыло его побочными эффектами, и я помчался на крыльцо, где меня вывернуло наизнанку всем только что съеденным. Умыл лицо снегом, подышал сырым воздухом и вернулся в дом. Вдобавок к трещине в ребре, мне предстояло бежать 90 километров натощак.
В Сэлен приехали ближе к 7. Снегопад немного ослаб, но стартовое поле уже превратилось в кашу. Мы положили последний слой мази по погоде, закинули рюкзаки со сменной одеждой в грузовики, которые поедут на финиш, и заняли места в своих стартовых коридорах. В разрывах низких облаков появлялись отчаянно синие куски весеннего неба, над нами завис вертолет телевизионщиков, зазвучала знаменитая стартовая мелодия Васалоппет. Меня немного мутило от бессонной ночи и от пустого желудка, состояние было, как с похмелья, но впрыск предстартового адреналина был куда мощнее: я считал секунды и думал не о теле, а о дистанции передо мной.
Как всегда за грохотом вертолета я не расслышал стартовый выстрел, просто все вокруг поехали. Начал толкаться прыжками и я, высматривая просветы между спинами впереди, обгоняя зазевавшихся соперников. Разгонный отрезок напоминает игру в шашки: все прыгают из лыжни в лыжню, выбирая самую быструю – от того, как ты отработаешь первый километр, зависят оставшиеся 89. И в этот момент, как в замедленном кино, я увидел, как один лыжник передо мной, перестраиваясь, подсекает другого, оба падают, я неотвратимо въезжаю в этот завал и лечу вперед рыбкой, раскинув руки и ноги. Тут же кто-то проезжает по моей палке, ломая ее, я беспомощно барахтаюсь на снегу, пытаясь встать, пока мимо и поверх меня несется полубезумное стадо со скоростью тридцать человек в секунду, наконец, через боль мне удается подняться и осторожно, под окрики едущих сзади, пробраться к краю стартового поля. Я качусь вдоль барьеров, выпрашивая у зрителей запасную палку, пока не доезжаю до маршала с ворохом палок, который дает мне одну. Рядом проносятся номера уже из шестой и седьмой тысячи, а сзади напирают еще десять тысяч. Гонка на результат для меня была закончена, не начавшись, оставалась гонка на выживание.
Меня окликнули из толпы зрителей – это был знакомый лыжник, живший с семьей в Швеции и снимавший домик прямо возле стартового подъема. Сразу оценив мою ситуацию, он предложил пойти позавтракать, чтобы подождать, пока рассосется пробка на подъеме, но я не оценил его юмора и покатил вперед – чтобы через сотню метров упереться в стену из людей. Очередь на подъеме была похожа на толпу у эскалатора в час пик в метро: мерно колышущаяся масса, продвигающаяся вперед по сантиметру. Далее, насколько хватало глаз, уходила вверх река разноцветных шапочек. Я тоже вошел в ритм колебаний, стараясь устоять на лыжах на скользком склоне, прижав палки и локти к туловищу. Иногда справа или слева раздавался сдавленный крик или треск палки, оступалось и падало тело, и толпа молча обтекала его по законам гидродинамики.