Человек без лица
Шрифт:
– Не представляю, – честно ответила Надежда, – не представляю, чтобы молодая женщина…
– А я о чем? – перебила ее Нина Евгеньевна. – И свитерочек такого цвета – серо-буро-малинового… А если другой, то болотный, цвета лечебной грязи!
– Ой-ой-ой…
– Ага, волосы резинкой простой скрепит, и очочки эти жуткие… Я говорю, хоть очки-то поменяйте, линзы вставьте, все лучше будет. Нет, она отвечает, линзы не могу, от них аллергия ужасная, глаза прямо заплывают. Ну, ясное дело, куда уж тут о мужчине думать! За все время даже близко к ней ни
– Да-а? – протянула Надежда. – Ну, знаете, как говорят, чужая душа – потемки… И еще – в тихом омуте черти водятся… Может, она только внешне была такая скромница, а на самом деле…
– Нет, ну конечно, вы правы, чужая душа – потемки, – секретарша снова выразительно закатила глаза, – но все же школа – это такой, извините меня, гадюшник, здесь все варятся в одном котле и всё друг про друга знают. Если бы у Цыплаковой что-то такое было, до меня информация непременно дошла бы!
– Да что вы? – Надежда с завистливым уважением посмотрела на секретаршу. – А вообще, что о ней говорили в коллективе? Вы ведь такая женщина, все знаете!
– Ну, это вы преувеличиваете… – засмущалась секретарша. – Хотя, конечно…
Нина Евгеньевна задумалась, постепенно ее лицо удивленно вытягивалось, и наконец она проговорила:
– А знаете что? Вот я сейчас стала припоминать и поняла, что о ней, о Цыплаковой, почти ничего не говорили. Про всех хоть что-то, а про нее – совершенно ничего! Это даже как-то странно…
Надежда хотела подтолкнуть секретаршу наводящими вопросами, но вскоре поняла, что это не понадобится: Нину Евгеньевну и так было не остановить.
– Вообще, она держалась особняком, ни с кем не дружила, ни с кем близко не общалась… Странная женщина. Вот, к примеру, Анна Петровна, тоже англичанка… Она, как и Цыплакова, окончила Псковский педагогический институт, казалось бы, все причины подружиться – так нет, за все время они не смогли сойтись! Наоборот, Цыплакова избегала ее, шарахалась, как черт от ладана… Анна Петровна сначала делала шаги навстречу, а потом уж и перестала. Кстати, она о ней и как о преподавателе плохо отзывалась.
– Да что вы? Что, она плохо знала язык?
– Нет, насчет этого она не говорила. Да ведь сейчас английский язык каждая, извиняюсь, собака знает, для этого большого ума не нужно. А вот современные методики преподавания Цыплакова не знала… по крайней мере, по словам Анны Петровны. Она как-то со мной разговорилась и стала жаловаться, что несколько раз подменяла Цыплакову, занималась с ее классом и поняла, что та их учит без всякой системы. У них в Псковском педагогическом много занимались изучением методик – метод языкового погружения, ассоциативный, коммуникативная методика… ну, я не все, конечно, запомнила… А ученики Цыплаковой обо всем этом вообще не слышали, она занималась с ними по старинке, как будто вообще не училась на педагога!
– Да что вы говорите… – протянула Надежда Николаевна. – Как это интересно…
В это время дверь открылась, и на пороге появилась Алла.
– Алла Владимировна, – секретарша
– Надя, ты как здесь? – проговорила Алла с весьма натуральным удивлением.
– Да вот, зашла… Ты ведь просила меня принести фотографии…
– Фотографии? Какие фотографии?
– Те фотографии! – повторила Надежда с нажимом и округлила глаза. – Ну, те, о которых мы с тобой вчера говорили.
– Ах, фотографии… – протянула Алла неуверенно. – Ну, пойдем в мой кабинет…
Как только дверь за ними захлопнулась, Алла удивленно проговорила:
– Так какие фотографии ты принесла? Что-то я ни про какие фотографии не помню!
– Да что ты, не врубаешься? Это я сказала про фотографии для отвода глаз, чтобы Нина Евгеньевна ничего не заподозрила! Ты ведь ее знаешь, она сразу все разболтает! А пришла я, чтобы с ней поговорить о Цыплаковой… Ты что, забыла, о чем мы с тобой вчера разговаривали? Специально подгадала, когда тебя не будет…
– Ох, после урока в седьмом «Б» я все могла забыть, даже как меня зовут! Сегодня Сысуев принес на урок гранату – ты представляешь себе? Граната, к счастью, оказалась учебной, но я все равно натерпелась такого страху!
– Представляю!
– Ладно, в конце концов все утряслось! А как у тебя – удалось что-нибудь выяснить?
– Да, пожалуй что удалось. Я узнала, что учительница, которая окончила тот же институт, что Цыплакова, говорила, что та не знает учебных методик, которые преподавали у них в институте. Она прямо так и сказала: «Как будто она не училась на педагога». Так, может, она действительно там не училась?
– Это что же получается? – На Алкином лице проступило прозрение. – Получается, что я взяла на работу неизвестно кого? Может, у нее педагогического образования вообще не было? И чему, интересно, она детей учила? Слушай, если про это в Комитете по образованию узнают – мне мало не покажется!
В волнении Алка начала выражаться в манере своих учеников, хотя всегда следила за чистотой речи.
– Да погоди ты, дело не только в этом. Учитывая то, что мы нашли в квартире – все эти шмотки, парики и тем более бриллианты, – получается, что не просто так она пряталась. Дело тут серьезное, опять же следили за ней. А вы же не только по паспорту ее на работу принимали, были еще документы, кроме диплома.
– А как же! – встрепенулась Алка. – Мы бюджетная организация, все должно быть в порядке. Все у нее было – и страховое, и ИНН…
– Вот видишь, так может, Цыплакова – это ее настоящая фамилия, а паспорт Барсуковой она держала так, на всякий случай…
– На какой еще случай? – Алка глядела сердито.
– На всякий пожарный…
– Вот черт! – Алка еще больше насупилась. – Кто же она была на самом деле? И ведь теперь уже ничего не узнаешь…
– Ну почему же не узнаешь… – протянула Надежда. – Можно ведь проверить в архивах Псковского пединститута… там же наверняка должны быть списки выпускников!