Человек без лица
Шрифт:
– Подождите… – командир группы ОМОНа, обнаружившей боевиков, подошел с фонарем и поочередно осветил лицо каждого из задержанных, сверяя его с фотографией.
Беспамятного неизвестного, из-за которого и поднялся такой переполох, среди боевиков не оказалось. Омоновец вздохнул, потому что приказ никто не отменял, и поиск следовало продолжать.
Подполковник Хожаев отставил стакан чая и передал последнюю страницу протокола допроса Толида Хармуша капитану Трапезникову. Тот читал быстрее, чем подполковник, и через минуту тоже отложил страницу и взялся за свой стакан. Трапезников даже замерзнув, не любил пить чай, от которого пар валит, и всегда дожидался, когда тот слегка остынет. Подполковник же за это время свой стакан уже оставлял пустым.
– И что нам это дает? – с откровенным скепсисом спросил капитан.
– Ничего не дает. Первые допросы всегда бывают такими. Ничего не видел. Ничего не знаю. Спросите у убитого. Хармуш еще ориентируется в обстановке, присматривается. Поведение естественное. Надо его слегка поторопить, а для этого следует попросить «вертухаев», [22] чтобы его посильнее прижали в камере. Пусть для начала спать не дают. У них много для этого способов. И воду пусть поставят соленую. Уже к утру начнет говорить иначе. Не начнет, пусть к нему в камеру кого-то подселят. Они знают, кого…
22
«Вертухай» – охранник, контролер.
Хожаев поднял трубку внутреннего телефона и позвонил дознавателю. Оказалось, тот уже распорядился.
– К утру сам на допрос попросится. Я по глазам вижу, это не тот орешек, который трудно расколоть.
– Еще имей в виду, – сказал подполковник. – Нам показания не для суда надо, а для оперативной работы. И как можно быстрее.
– Выбьем, – пообещал дознаватель.
Подполковник положил трубку и посмотрел, что пишет на отдельном листе бумаги капитан Трапезников. Но читать перевернутый текст он не умел и потому просто дождался, когда капитан закончит работу.
– Я запрос подготовил, – сообщил Трапезников. – Исхожу при этом из предпосылки, что наш Неизвестный прибыл в Грозный с последним или хотя бы с предпоследним поездом. Омоновцы говорят, он очень удивился, что оказался в Грозном. Значит, он не местный. По крайней мере, постоянно проживает не здесь. Разошлем фотографию всем проводникам вагонов. Пятьдесят на пятьдесят, что кто-то вспомнит.
– Фотография плохая. Спящий, с побоями, с перевязкой. На мертвого слишком похож. Таких только спецы определяют.
– Тем не менее это шанс.
– И на память проводников полагаться…
– По нынешним временам у проводников работа такая, что приходится к каждому пассажиру присматриваться. Тем более к пассажиру с восточной внешностью. Кстати, их специально на это инструктируют.
– Ты представляешь, какая это работа?
– Представляю. И даже представляю, сколько людей придется задействовать. И сколько времени такое мероприятие займет. Но я носом чувствую, что повозиться стоит. Это не простой человек с улицы.
– Надо полагать, если отпечаток его пальчика обнаружен на вычищенном сейфе в секретной части ООН. У них там охрана и система сигнализации – нам и не снилось… Я читал… Надо очень постараться, чтобы через лазерную стену пройти. Лучших мировых спецов наш парень вокруг пальца обвел.
– А как он уложил этих… В палате… Если даже офицер-десантник восхищается… Сейчас можно утверждать одно: наш Неизвестный крупный специалист. Но мы не знаем главного – специалист в какой области и на кого работает? Плюс к этому пластическая операция. Боюсь, что его мало кто сможет опознать, если вообще сможет. А что это нам говорит?
– Пока это говорит мне только о том, – твердо сказал подполковник Хожаев, – что этому человеку есть что скрывать. Плюс к этому отпечатки пальцев в секретной части ООН, плюс отпечаток пальца на спусковом крючке пистолета, из которого был убит Ваха Ахметов, плюс поразительная способность в полубессознательном состоянии убивать людей голыми руками.
– Это наш полновесный клиент, – закончил за подполковника Трапезников.
– На восемьдесят процентов, – кивнул подполковник. – Девятнадцать процентов я сбрасываю на криминал. Там тоже есть что скрывать и есть от кого скрываться. И один процент оставляю на все остальное. Один процент из ста.
– На криминал я бы оставил еще меньше, – не согласился Трапезников. – Вы, товарищ подполковник, один момент упустили, а момент этот важный. Выстрел снайпера.
– У бандитов тоже есть свои снайперы.
– Да, но бандиты предпочитают не навешивать на себя лишнюю статью и не гуляют в форме офицера российской армии. Здесь слишком велик шанс угодить под закон об антитеррористической деятельности, а это серьезнее любого криминала, и дает в руки следствию гораздо больше возможностей для допроса. То, чем не могут воспользоваться менты, будет применено против человека, напялившего на себя форму российского подполковника.
– Да, наверное, я соглашусь. – Хожаев налил себе новый стакан чаю. – Криминалу оставим девять процентов. Давай попробуем подумать, что может представлять собой тот единственный процент из ста.
– Это самая сложная задача из всех, и не нам ее решать, – сказал капитан. – Мы просто физически не в состоянии разобраться со всем множеством вариантов.
– Не такое это и большое множество, – не согласился Хожаев. – Во-первых, следует рассматривать вариант, при котором наш Неизвестный является специалистом каких-то наших спецслужб. Во-вторых, мы может рассматривать его, как агента иностранной разведки. Затруднение вызывает только второй вариант. Его можно разрешить, только «расколов» самого Неизвестного, когда он попадет к нам в руки.
– Первый вариант тоже не подарок. Связываться со спецслужбами сложно. Со своим начальством связываться, товарищ подполковник…
– А кто заставляет нас связываться? Мы просто отправляем запрос в Москву. Сначала поинтересуемся у своего руководства. Потом запросим ГРУ и МВД. Вот и все…
– Есть еще и СВР, и множество мелких негласных систем, о существовании которых знает только наше руководство и сам президент. Есть еще и Интерпол.
– СВР в Чечне делать совершенно нечего. Интерпол можно запросить, и они не захотят поставить своего человека под удар. А что касается мелких систем, то пусть их опрашивает наше начальство. Кстати, идею относительно этого единственного процента мне подсказана сверху, самим начальством. Такие подсказки, как ты сам знаешь, порой следует воспринимать, как прямой приказ. И не обсуждать.