Человек без надежды
Шрифт:
Был жребий брошен в бесконечности,
Вы это знали с первых дней:
Ему — сгореть в ладонях Вечности,
Тебе — растить его детей…
— Ты специально взяла не тот аккорд или, как обычно в первый "публичный" раз, промахнулась на грифе? — после отзвучавших аплодисментов тихий голос Кэм прозвучал настолько неожиданно, что Силь от потрясения едва не уронила гитару.
Зинаида Мироновна издала какой-то странный звук — нечто среднее между вздохом и стоном. Она смотрела на дочь так, как будто боялась даже единственным неверным движением спугнуть свое счастье. Сережа и Мирон с одинаково потрясенными лицами синхронно сделали шаг к сестре. Флейта все-таки грохнулась об пол с деревянным стуком и покатилась куда-то под стул — Ульяна ее не удержала. Зрители и слушатели затаили дыхание. Сильвер встретилась глазами с Камиллой — та разглядывала ее через подрагивающие
— Я, между прочим, медиатором играю, а ты же знаешь, что я это терпеть не могу! — всхлипнула она, ощущая, как по щекам потекли слезы. — Всегда чувствую себя не в своей тарелке, когда не могу коснуться пальцами струн… Ну ладно, в одном месте и правда аккорд перепутала! А тебе вечно бы придраться!
— Кто, кроме лучшей подруги, скажет тебе правду?! — слабо фыркнула Кэм. — Что за отмазки, Силь?! Причем тут вообще медиатор? Ты что, им за гриф держишься? С тобой даже не помрешь спокойно — ты же без меня тут же перестанешь нормально работать!..
…Бок и левая рука сильно болели, хотя врачи и утверждали, что никакие важные внутренние органы не задеты, да и в плече повреждены только мягкие ткани. Но Габриэль и сам уже не помнил, когда разучился верить докторам — наверное, когда они стали отводить глаза, разговаривая с ним об отце. Решительно сняв верх больничной пижамы, Дольер принялся подозрительно рассматривать широкие куски нанопластыря, закрывавшие изрядную дырку на его левом боку и сквозное отверстие в плече. Пульсировавшая боль вроде бы должна была свидетельствовать о том, что мягкие ткани заживают. А то, что кожа вокруг них и сами швы чешутся — вообще отличный признак, как утверждал его лечащий врач. "Если бы вы еще не отказывались от капельницы…" — сегодня утром во время обхода почти мечтательно протянул доктор. Ха — ха! От него такой милости не дождутся! Когда ему подсунули расписку о том, что он предупрежден и полностью представляет себе последствия применения сильнодействующих лекарств, Дольер не пожалел времени на то, чтобы внимательно ее прочитать, и категорически отказался подписывать. "При приеме сильнодействующих лекарств внутривенно в течение некоторого времени возможны отеки, головокружение, тошнота, недержание и другие недомогания…" Отличная перспективка! Нет уж, пусть его лечат без сильнодействующих препаратов, он как-нибудь потерпит, лишь бы избежать пресловутых "отеков, недержания и других недомоганий"!
Габриэль бы и от обезболивающего отказался тоже, если бы две суматошные дамочки не вкатили ему лошадиную дозу, даже не подумав озаботиться его собственным мнением. Нашлись тоже сестры милосердия! Ну да ладно, их, пожалуй, можно и поблагодарить за то, что из его левого бока так легко и непринужденно выковыряли пулю — он, можно сказать, ничего и не заметил… Стиснув зубы, Габриэль с трудом удержался от того, чтобы не отодрать нанопластырь и не почесать заживающие на ране швы.
Вообще все, что произошло после того, как Леннокс Норте рухнул с высоты в шахту технического отсека, он припоминал с трудом. Было очень больно, и, видимо, внешне это проявлялось слишком хорошо, потому что лица женщин, расплывавшиеся над ним в бледные пятна, казались нервными и испуганными. Первой до него добралась Дороти Монтего и тут же, не спрашивая, вколола транквилизатор. Затем, кажется, подтянулась и Микаэла — почему-то с метательным ножом (опасалась, что Норте прихватил с собой кого-нибудь еще?), который она дрожащими пальцами никак не могла вложить обратно в ножны. Он еще успел подумать, что нужно отнять у нее оружие, пока она никого не покалечила, прежде чем получил от Железной Микки еще одну дозу обезболивающего. Где-то за их спинами маячила и Сильвер Фокс. Хорошенькая, но, судя по тому, что приперлась в командный центр за убийцей — взрывником, тоже совершенно безбашенная девица — эта троица сумасшедших явно нашла друг друга! Ох и намучается Маккинан со своей "серебряной лисичкой"! Вот он, Габриэль, точно бы не рискнул влезть в такие отношения! Ну да ладно, свою голову парню не прикрутишь, а советовать в подобных вопросах — себе дороже выйдет. Может, Бриану вообще удастся как-то ограждать подружку от участия в опасных эскападах… Впрочем, какие эскапады — все ведь уже кончилось!
Потом он несколько раз поддавался угасающему сознанию и проваливался в спасительное забытье. Пришел в себя, когда его грузили в медицинский магнитомобиль — в основном от того, что дамы громогласно настаивали на том, чтобы отправиться вместе с пострадавшим. Усталый фельдшер пытался возражать, но ему наперебой совали под нос персональные чипы с допусками высоких рангов. Габриэль хотел было предупредить несчастного доктора, что с этой парочкой спорить бесполезно, но язык во рту почему-то не ворочался, и даже тяжелую голову приподнять не удалось. Наконец, после краткой перебранки обе дамы забрались следом за носилками в магнитомобиль, и, когда одна из них взяла его за руку, Дольер снова отрубился. В следующий раз пришел в сознание уже в клинике и некоторое время без малейшего удовольствия слушал сдержанный спор врачей, которые решали, кому зашивать пострадавшего, а кому отпаивать успокоительным его нервничающих спутниц. Осознав, что пациент может активно участвовать в решении собственной участи, доктора оживились и предложили ему подписать расписку, от которой Габриэль категорически отказался. Потом последовало краткое единоборство с пулей, завершившееся победой медицины, и отходящий от транквилизаторов мозг лидера Центра летной подготовки опять провалился в спасительное небытие, от которого очнулся уже значительно позже, в больничной палате…
По личному мнению Габриэля, только какое-то чудо спасло людей, присутствовавших при развязке, и весь ковчег от неминуемой гибели. Надо же было всему "дамскому коллективу" направиться на задержание опасного преступника! Хорошо еще, что девица Фокс хоть Маккинана предупредила — а то технический центр, небось, взлетел бы на воздух вместе с героическими "защитницами" от службы безопасности. И сейчас "Одиннадцать" в лучшем случае дрейфовал бы в открытом космосе без управления и надежды его восстановить. А в худшем — представлял бы собой огромную братскую могилу. Чудовищной силы взрыв мог разметать часть обшивки в клочья. Тогда атмосфера была бы уничтожена в считанные часы. И все потому, что несколько упрямых женщин решили, что могут справиться с ситуацией самостоятельно!
Впрочем, тут же справедливо подумалось Габриэлю, сам-то тоже хорош! Привлек к сотрудничеству бывшего подчиненного, которого искренне считал своим другом! И добровольно, без сомнений и колебаний, передавал ему информацию, просил о помощи, уши развесил, дурак доверчивый!.. Нет чтобы вломиться к Войцеховской сразу после Большого Совета и потребовать привлечь его к расследованию! Поклонился бы — не переломился! А Железная Микки — молодец: когда прижало, перешагнула через старые обиды… Недаром он еще в бытность ее в своем подчинении считал Войцеховскую одним из наиболее перспективных космопилотов! Еще раз покосившись на нанопластырь, залепляющий бок, Дольер тяжело вздохнул. Сам вляпался — сам теперь и терпи! Еще повезло, что больше пострадавших не оказалось! Паршивец Норте ведь мог подстрелить и эту скандальную Дороти — при мысли об этом у Габриэля до сих пор во рту пересыхало… непонятно, кстати, почему… Хорошо, что все так кончилось!
Его поместили, к несчастью, не в ту клинику, где выздоравливали Бриан Маккинан, Харис Корти и остальные космопилоты летного подразделения номер три, уцелевшие при взрыве в "ДиЭм". В том состоянии, в каком он находился, истекая кровью, выбора особого не было — медслужба направила магнитомобиль в ближайший госпиталь. Поэтому теперь Габриэль отчаянно скучал, несмотря на то, что с ним постоянно кто-нибудь связывался по коммуникатору. Читать новости и просматривать витранслятор ему уже тоже надоело. Доктора уверяли, что отпустят его на домашнее лечение не раньше, чем через неделю. Да за неделю он тут мебель начнет грызть!
В дверь вежливо постучали.
— Входите! — буркнул Габриэль, все еще борясь с желанием почесать зудящую кожу вокруг раны. — Не заперто!
Сначала в дверном проеме показался букет бордовых роз. Строгие темные цветы прямо, почти с военной выправкой стояли на длинных стеблях, устремившись куда-то к потолку, словно в парадном построении. Их внушительный вид как-то даже заставил Дольера внутренне подобраться. Мелькнула мысль, что этот букет ему бы очень понравился. Жаль, что визитер, скорее всего, ошибся палатой. Наверное, не смог разглядеть номер на двери, держа в руках такую охапку колючих цветов! Габриэль определенно не представлял, кто бы мог принести ему нечто подобное.
— Добрый день, — спокойно произнес он. — Это триста вторая палата. Вы, вероятно, ошиблись…
— Вы полагаете? — он узнал голос еще до того, как из-за букета показалось лицо посетительницы. — Я вообще-то редко ошибаюсь. Добрый день, господин Дольер! Можно войти?
— М — м-м… Э — э-э… Конечно, пожалуйста, — его растерянность можно было объяснить тем, что Дороти Монтего была последним человеком, на визит которого он бы рассчитывал, валяясь на больничной койке. — Добрый день! Проходите, присаживайтесь…