Человек для особых поручений (Серый экспресс)
Шрифт:
Исследователи, вдруг, развили бурную деятельность. В тот же день, у управителя была заказана целая карта какого-то оборудования. Часть его, вообще, доставили из военного госпиталя, расположенного в Загородском конце, чуть ли не из тамошних чуланов долговременного хранения. В здании канцелярии выделили отдельную комнату, по соседству с кабинетом исследователей, в которой тут же начался ремонт. Заглянув в готовящееся для меня помещение (а для кого еще?!), я увидел свинцовые плиты, которыми покрывали пол, стены и потолок. Даже стыки заливали все тем же расплавленным свинцом, и меня это очень сильно напрягло. Зачем нужны подобные меры? У меня, как человека знакомого с термином «радиация», есть только одно объяснение. Впрочем, заметив мое волнение, Берг Милорадович не поленился объяснить смысл превращения комнаты в свинцовую
Как он запланировал, так и получилось. Через день, я вошел в свинцовую комнату, где меня раздели, уложили на узкий топчан с подозрительным отверстием, аккурат, под моей пятой точкой, и, ввели в руку, иглу капельницы. В ту же минуту, комнату покинули все исследователи, кроме Буса и Хельги. Я увидел, как захлопнулась мощная дверь, отрезая нас от остального мира, и на меня вдруг накатило ощущение легкой паники. Это притом, что я никогда в жизни не страдал клаустрофобией! В груди поселилось предощущение какой-то большой гадости. Такое со мной уже бывало, и ни разу эта сигнализация не подвела. Только однажды предупреждение оказалось бесполезным, но, наверное, только от того, что изменить было уже ничего нельзя. Тогда меня скрутило так, что я полчаса отдышаться не мог, а на следующий день, сатанисты вырвали мне сердце на их идиотском алтаре… Ну блин и мысли бродят у меня в черепушке! Я постарался успокоиться и прислушаться к тому, что мне говорит Хельга. Хорошо, что здесь именно она, если бы вместо нее был кто-то другой, тот же Берг, например, я бы вряд ли так легко успокоился. А с ее ладошкой на лбу, это, оказывается, проще простого. Вдох, счет до шести, задержка дыхания, до шести, выдох, до шести, стоп, до трех, вдох, до шести, задержка, шесть, выдох…
Дальнейшее мое участие в процессе, свелось к выполнению указаний по медитации, во время которой, вокруг меня постоянно вились Хельга и Бус, контролируя, следя, и поначалу, пока я еще не ушел, удерживая от сна. Это было время их сладкой мести, а для меня оно превратилось в четверо суток ада. Девяносто шесть часов непрестанной медитации под капельницей, на утке. Никакой еды, никакой смены положения тела, никакого туалета и никакого сна! Первые три часа я еще испытывал неудобство, потом, все больше уходя в глухой транс, я перестал ощущать собственное тело, на девятом часу абсолютной тишины и пустоты, мне стало казаться, что меня нет. Я не знаю сколько прошло времени, когда мой разум взвыл, пытаясь вернуться к нормальному существованию, но только усилием воли мне удавалось удерживаться от выхода из транса. Вечность непрерывного контроля, а потом, сфера перешла в режим мерцания, то и дело, одаривая фантомными ощущениями, превратившими жуткую пустоту в калейдоскоп мучений. Осознание чудовищной ломоты во всем теле, которого я не чувствовал, желание опорожнить кишечник и мочевой пузырь, существующие в форме знания, но от этого не становящиеся легче. Осознание голода и жажды, гложущих разум не меньше, чем несуществующий для меня в трансе, желудок… муки ада. У меня нет тела, но оно болит! Нет желудка, но я дохну от голода. Нет языка, но он распух от жажды. И я ничего не могу с этим поделать. А потому терплю. И это терпение тоже превратилось в пытку. Одну бесконечную, разрывающую на части даже не мозг, все существо, пытку. На девяносто седьмом часу, я выпал из глухого транса, и, только открыв глаза, потерял сознание, от наплыва образов, ощущений, запахов и чего-то еще неописуемого, огромного, подавляющего. Меня словно бы накрыло волной. Последнее, что я слышал, было: «ставьте кокон». А затем пришла тьма.
Глава 8
Сегодня вы проснулись от боли? Может, лучше было умереть вчера?
Надо было все-таки бежать… Расслабился, идиот… Ну, как же, вокруг все такие хорошие, белые, добрые и пушистые… Добился своего, князь… Ох, больно-то ка-ак!.. Стоп. Мне больно. Значит, жив? Вроде бы да. Но лучше бы сдох. Суставы выворачивает, в живот словно лавы налили, а голова… Моя несчастная тупая черепушка, хоть бы она раскололась наконец. Блин, до чего же больно!..
Меня знобит. Тело будто
Спустя несколько минут боль начала неохотно отступать, и я, хоть и с трудом, но нашел в себе силы пошевелиться. Приоткрыл веки, и из груди вырвался облегченный вздох. Я в спальне флигеля. Подушки довольно высокие, так что мне прекрасно видно большую часть знакомой обстановки. В спальне темно. Вечер, утро? Неясно. Узкое окно с опущенными шторами, конторка, дверь… И кто это там решил побеспокоить мое болящее «благородие»?
— Виталий Родионович, к вам тут Меклен Францевич просятся. Пускать, или как? — Прогудел Лейф, придерживая входную дверь.
— Так что ж ты меня-то спрашиваешь? — Проговорил я, ужасаясь хриплому клекоту, в который превратился мой голос. — Как-никак, он тебе жалованье платит.
— Так-то оно так, да не так. — Протянул Лейф. — Я уж, почитай, неделю, как расчет взял… А Владимир Стоянович разрешили, пока, при флигеле, временным поваром, для вашего благородия. И жалованьем не обидели, ни меня, ни… Так что, пускать дохтура-то?
— Да уж пропускай. — Проговорил я, тихо удивляясь поступку повара, но решил, что расспросить его можно и попозже. Лейф кивнул и отодвинулся в сторону. Тут же в комнату вошел профессор. Застыл на мгновение на пороге, смерил Лейфа укоризненным взглядом и, покачав головой, подошел к моему изголовью.
— Что, дела настолько плохи, что мне сразу прислали патологоанатома? — Не сдержался я.
— Шутите, Виталий Родионович? Это хорошо. — Покивал Грац, одним неуловимым движением мысли, растягивая надо мной небольшую сеть познания. Э-э, чего? Я зажмурился, но отчетливое ощущение висящей надо мной ментальной конструкции никуда не делось. Даже с закрытыми глазами, я могу с идеальной точностью указать, где находятся основные узлы этой сети, и в какую точку надо «ткнуть», что бы она рассыпалась. Что я, естественно, тут же и проделал.
— Виталий Родионович, голубчик, я вас очень прошу, дайте мне спокойно вас обследовать, а развлекаться будете позже. — Как маленькому ребенку, погрозил мне пальцем, Грац. Ну профессор… Впрочем, в чем-то он, конечно, прав. Я ничуть не сомневаюсь, что здешние дети точно также обожают влезать в чужие ментальные творения, просто с целью понять, что это такое и как его можно использовать, или сломать… на крайний случай. Те самые пресловутые естественные реакции… Вот и получается, что я, вроде как взрослый тридцатилетний дядька, но в плане ментального развития, сущий ребенок. Ну и хрен бы с ним. Зато у нас все получилось! Ну, не у нас, у исследователей… И все-таки. Опс.
Я, с трудом, заставил себя развеять созданный, почти помимо моей воли, тонкий щуп, словно бы выраставший из моей ладони и незаметно подбиравшийся к ментальной конструкции профессора, и обреченно вздохнул. Кажется, это называется «гиперактивностью». Эх. Хорошо еще, что мне подгузники менять не нужно. Или нужно? Я смутно припомнил свою почти сточасовую медитацию и топчан с «уткой», но вспышка головной боли заставила вернуться в реальный мир. Кажется, для воспоминаний сейчас не время.
— Ну что же, вы определенно прогрессируете, Виталий Родионович. На мой взгляд, даже неоправданно быстро. Ваши тонкие оболочки восстанавливаются в хорошем темпе, но вот физическая составляющая меня беспокоит. Пожалуй, я рекомендую вам усиленное питание… и все. — Проговорил профессор, закончив обследование. — А теперь, если не возражаете, я вас покину. Мне необходимо поговорить с этим прощелыгой-поваром, о надлежащей диете. Иначе, с него станется накормить вас вареными овощами. Поправляйтесь, Виталий Родионович… и, надеюсь видеть вас у себя в гостях, в ближайшее время.
— Уверены, Меклен Францевич? — Через силу усмехнулся я, вспомнив нашу последнюю встречу. Ментал вокруг профессора взбурлил, окутывая его фигуру плотным коконом.
— Как мне кажется, пока у вас нет повода для… нежданного визита. Согласитесь, Виталий Родионович? Честь имею. — Чуть побледнев, проговорил Грац, и, резко кивнув, вышел из комнаты. М-да, профессор, блин, адьюнкт. Ну-ну. Самый что ни на есть кадровый офицер, он, а не трупорез. Я проводил взглядом фигуру своего первого знакомца в этом мире и откинулся на подушки.