Человек и то, что он сделал. Книга 1. Накануне краха
Шрифт:
…
Следующий мой вопрос – о кооперативах.
А. И. Гуров сообщает, что недавно он с коллегами опросил 109 работников следствия и уголовного розыска, какие изменения в преступных организациях они наблюдают с развитием кооперативов. 81% опрошенных назвали «рэкет», то есть вымогательство, 52% – охрану кооператоров, 22% – компаньонство (то есть вложили деньги в кооперативы, чтобы «отмыть» их, легализовать).
Спрашиваю, есть ли заявления от кооперативов в милицию для защиты от рэкетиров, или от «охранников», или от компаньонства.
–
…
– Александр Иванович, почему так поздно мы начали говорить об этом? Всего лишь пять лет назад (а что такое пять лет? Мгновенье!) вопрос о существовании мафии в нашей стране заставлял руководителей МВД СССР удивленно поднимать брови и покровительственно усмехаться: «Что, детективов начитались?»
– Если бы даже Щелоков захотел признать существование у нас организованной преступности, то как бы он это сделал? Как, я вас спрашиваю, если с преступниками был связан секретарь Брежнева? А Чурбанов?.. Думаете, не было тогда людей в милиции, которые все это знали?
Верю, что знали, что мучились от бессонницы, что обивали пороги высоких кабинетов своего министерства. Верю потому, что не раз, в те самые годы застоя, эти же парни из милиции приходили к нам в газету и, рискуя вылететь из органов (это в лучшем случае!), передавали редакции материалы, использовать которые запрещало их собственное начальство: «Выезжайте в командировку, сами убедитесь!», «Напишите! Об этом же нельзя молчать!».
– В том-то и дело… Признать существование организованной преступности в стране? Никто не был в этом заинтересован! Причины, по-моему, объяснять не нужно…
…
– Александр Иванович, если сравнить льва с мафией, то все-таки… Лев готовится к прыжку или уже прыгнул?..
– Лев прыгнул.
«Литературная газета», 20 июля 1988 года
Немного подытожим – как на мой взгляд наличие в стране мощных мафиозных структур способствовало провалу перестройки.
1. Изначально – планируемое создание кооперативов было чем-то сродни сталинским артелям – они должны были заниматься мелким кустарным производством ширпотреба, ну и оказанием услуг – тем, с чем советская экономика так и не смогла справиться. Но в условиях существования в стране мощной мафиозной системы – все эти структуры за редким исключением превратились в торгово-сбытовые и обнальные. Торгово-сбытовые – неуклюжие попытки реформы системы управления экономикой при Горбачеве – привели к потере сотнями и тысячами предприятий своих контрагентов – то есть предприятия буквально не знали, откуда комплектоваться. Плюс – не забываем что раскопал Валовой: на каждом предприятии существовал ассортимент, который производить было невыгодно и производство которого саботировали – но он же мог быть крайне нужен на другом предприятии. Дельцы эту проблему решали – они давали взятку директору или начальнику цеха, а потом втридорога продавали нужный товар по назначению. То есть, выполняли роль своего рода биржи, но криминальной.
2. Мафиозные структуры своими действиями да и просто своим присутствием – резко увеличивали уровень преступности в стране, способствовали созданию обстановки беспредела. Наличие огромных теневых капиталов, владельцы которых не могли пойти в милицию и пожаловаться на разбои или рэкет – порождало открытый бандитизм и рэкет, ставший символом девяностых. В свою очередь деловики нанимали воров и прочую шушваль для защиты… замкнутый круг криминала.
3. Именно через мафиозные структуры в горячие точки попадало первое оружие – грабить военные склады стали много позже, уже после 1991 года.
4. Криминальная система способствовала разрастанию коррупции на всех уровнях.
5. Вообще, если брать глобально – как можно реформировать страну, большая часть населения которой воровала и участвовала в коррупции? Воровство с рабочего места – это тоже воровство, а покупка мяса по знакомству – это тоже взятка. И как будут вести себя люди, делавшие это – если волной Перестройки их вынесет наверх и им предложат десять тысяч долларов? Или двадцать? Или пятьдесят?
Если человек гнилой – то он гнилой.
СССР перед Катастрофой: спекуляции, воровство
Перед Перестройкой – на самом деле существовало два Советских союза, и эти две страны неуклонно отдалялись друг от друга.
Я приведу довольно большой отрывок из книги Евгения Вышенкова «Устная история рэкета», чтобы все понимали, о чем я.
На поверхности Ленинград – абсолютно советский город, и казалось, эта власть будет существовать вечно. Понурое большинство, обитающее в новостройках, жило своими шестью сотками, получало продовольственные наборы к праздникам, давилось в очередях за молочными сосисками и водкой, медицинской помощью, железнодорожными билетами. Из репродукторов звучали бодрые песни Эдуарда Хиля и Эдиты Пьехи. С точки зрения начальства в городе трех революций – тишь да гладь.
Между тем ледяной панцирь советской власти на глазах становился тоньше и тоньше, а подледная жизнь – все разнообразнее и разнообразнее. Ленинград напоминал могучий дубовый шкаф, насквозь изъеденный древоточцами.
Коммунистическая власть изначально – режим кровопийц, а не ворюг. Советский гражданин – вечный ребенок, находившийся под присмотром строгих родителей. У него один работодатель – государство, его постоянно, с младенчества до старости, учили. Он одевался, во что было велено, ел и пил в пределах гигиенической нормы, читал книжки по утвержденному списку и насильственно подвергался радиообработке. Как это часто бывает в семейной жизни, на самом деле советские граждане – дети шкодливые, вполуха слушали нотации родителей, подворовывали мелочь из карманов и прогуливали уроки.
Смысла слушаться не было. Карьера прорывов не обещала. Социальный лифт не работал. Скрытая инфляция и дефицит уравнивали между собой социальные низы и средний класс. Еще в 60-е инженер, офицер, врач, преподаватель вуза – почтенные люди, завидные женихи. А в 70— 80-е слова «доцент», «инженер», «хирург», «офицер» уже потеряли былое обаяние. Теперь бармен, продавец, автослесарь – вот привилегированные позиции. Именно эти люди ближе всего подобрались к желанной потребительской триаде: «дачка, тачка и собачка». Самая острая и самая современная пьеса того времени называлась «Смотрите, кто пришел», которая рассказывала о том, как дом в писательском дачном поселке, подобно чеховскому вишневому саду, переходит к новому владельцу – бармену. В общем, была та же картина, что и в конце императорского периода: Раневских сменяли Лопахины.