Человек из дома напротив
Шрифт:
Нескрываемая гордость, звучавшая в ее голосе, озадачила Макара.
– Может быть, поэтому у него не было друзей, – задумчиво сказала Нина.
– Как не было? – удивился Илюшин.
– На третьем курсе он был влюблен в какую-то девочку, но она не ответила ему взаимностью. А может быть, ответила, но вскоре бросила. Сам Эмиль об этом никогда не упоминал, его родители проговорились. Еще были какие-то приятели… Наверное, из-за девушки они все переругались. – Она заговорила неуверенно. – Вы сами этого не помните?
– Увы. Я же видел
– Когда мы начали встречаться, он ни с кем меня не знакомил. Сначала я думала, это из-за того, что Эмиль меня стесняется… А потом догадалась, что у него нет никаких друзей. Даже на нашей свадьбе гуляли только его коллеги, а из института никто не пришел.
Странно, подумал Макар, очень странно. А как же дружба, о которой говорила сестра Сафонова?
– Эмиль был очень умный. Очень! Он столько читал, вы не представляете. У нас дома огромная библиотека! Я даже не знаю, что теперь делать со всеми этими книгами. Так и стоят…
– А вы сами их не читаете? – вырвалось у него.
– Нет. Я же дурочка.
Она улыбнулась, будто извиняясь. Илюшин пристально взглянул на нее и довольно много понял об Эмиле Осине, и то, что он понял, ему не понравилось. Девочка-глупышка, не читающая книг, прелестное юное существо, не знающее, кто такой Феллини и чему учил Абеляр… Но если тебе важен был ее ум, Эмиль, зачем ты на ней женился?
– Я не думаю, что вы дурочка, – сказал он.
– Вы просто мало меня знаете. Моя мама приговаривает: «Был бы ум бы у Лумумбы…»
– …ни при чем бы был бы Чомбе, – машинально закончил Илюшин.
– А я всегда маме на это отвечаю, что Лумумба – очень красивое имя, и если она будет часто его повторять, я назову им дочку.
Макар засмеялся. Нина Осина начинала ему нравиться.
– Вы знали, что Эмиль пел в хоре? – Она снова стала серьезной.
– Нет.
– У него прекрасный голос! Высокий, тонкий-тонкий! Тенор. Прямо ангельский! Он учился в институте, а по выходным пел в соборе. Его родители говорили, что у Эмиля впереди завидное будущее… Мы поженились, а через год он погиб.
– В две тысячи двенадцатом, кажется?
– Да. Так глупо получилось… Он возвращался вечером с работы и срезал путь через стройку. Было грязно, шел дождь… В общем, Эмиль сорвался. Его нашли в котловане со сваями. Он упал и разбил голову.
– Эмиль был пьян? – спросил Макар, догадываясь об ответе.
– Нет, что вы! Он совсем не пил.
– А когда это случилось?
– Тринадцатого ноября.
Илюшин выразил сочувствие, задал для проформы еще несколько вопросов, поблагодарил женщину и встал.
– Вы журналист? – спросила Нина, глядя на него снизу вверх.
– Нет, конечно. Почему вы так решили?
– А татуировки с птицами у вас есть?
– У меня вообще нет татуировок, – осторожно сказал Илюшин. – Нина, вы задаете странные вопросы.
Девушка поднялась.
– Эмиль однажды напился, – безучастно сказала она. – Единственный раз за все время, что мы были знакомы. Он пытался убежать из квартиры и кричал, что за ним придут орлики.
– Кто придет? – изумился Макар.
– Орлики.
Илюшина осенило:
– С белыми глазами да по мутной воде?
Нина вздрогнула и уставилась на него.
– Да… Кажется, так. Откуда вы знаете?!
– Это Гребенщиков, «Волки да вороны». Песня такая.
Нина помолчала.
– Без разницы, песня или нет, – сказала она наконец. – Эмиль боялся этих орликов до смерти. Он больше в рот не брал ни водки, ни вина только потому, что помнил, как они ему являлись. Вы не журналист. Но вы не учились с ним вместе. Я глупая, это правда. Но чтобы бывший студент заморочился этим альбомом… Вы бы по-другому выглядели и разговаривали. Наверняка у вас была бы борода! Так что вы врете. И имя выдумали… первое попавшееся взяли, да?
Илюшин помолчал. Если так пойдет и с остальными родственниками, можно сворачивать опрос и расписываться в профнепригодности.
– Я не орлик, – сказал он, и прозвучало это даже нелепее, чем он опасался.
Вдова Эмиля Осина кивнула. Странно, но, кажется, ему удалось ее успокоить.
Глава 4
Устроившись на чердаке возле окна, девушка наблюдала за дорогой. Термос с чаем, яблоки и орехи на блюдце, наушники, плеер, ведро для естественных надобностей, – она подготовилась основательно. Предстояло провести под крышей целый день, дожидаясь человека, которого она не знала в лицо.
Ясно было лишь одно: он подойдет к калитке. Не может не подойти.
Ее дом отсюда, с чердака, был виден как на ладони. Низенькая изба, участок размером с бутерброд. На участке всех сокровищ – три калины, две кошки да куст крыжовника. Белые полусонные кошки в теплое время года ждали возвращения Анны под калиной, а если она задерживалась, выходили на улицу, тревожно крутили головами, точно две тетушки, обеспокоенные долгим отсутствием племянницы.
Дом был разделен на две половины. Комната слева, комната справа, посередине кухня. Большую комнату с сентября она сдавала студенту-пятикурснику.
Если бы не он, Анна не таилась бы сейчас на чердаке.
Соседи уехали в отпуск, отставив ей ключи. Она поливала цветы и подкармливала морскую свинку, кажется, так и не заметившую смены хозяев. Год назад здесь обитала канарейка, но однажды улетела и не вернулась. Вместо нее появился этот туповатый помпон с глазами.
Если подумать, все началось с канареек.
Их семья в то время состояла из двух людей: маленькой Ани и большого отца. Маму она совсем не помнила. «Хорошая была», – говорил о ней отец и замолкал, а если Аня пыталась расспрашивать, начинал плакать.