Человек из грязи, нежности и света
Шрифт:
– Ну-ну, – хмуро поглядела на Дарью с Эскиным Алла, и с явным подозрением сорвала с кровати покрывало.
– А это еще что?! – с гневом спросила она, протягивая ошарашенной Дарье ее же шпильку с золотой бабочкой, которая выпала у нее с левой стороны, по-видимому, когда она боролась с Эскиным. Золотая бабочка, выглядывшая у Дарьи с правой стороны заколотых волос, красноречиво свидетельствовала о том, что это ее шпилька.
– Ну, что, умолкла, животное?! – злобно прошептала Алла, разрывая на Дарье голубое, из тонкого
– Лев Абрамович, заступитесь! – возмущенно прокричала Дарья, падая на кровать от резкого толчка Аллы.
– А при чем здесь я, – вздохнул Эскин, – сама кашу заварила, сама и расхлебывай!
Правда, когда к Алле присоединилась еще и Лулу, явно пытающаяся выдрать все волосы на голове Дарьи, Эскин все же вмешался.
– Да это просто недоразумение! – закричал он. – Она совсем случайно обронила ее, когда разглядывала покрывало на кровати!
Крик Эскина немного утихомирил дерущихся женщин.
– Между прочим, между нами ничего не было, – сказал Эскин.
– Так я тебе и поверила, – усмехнулась Алла, а вслед за ней и Лулу.
– Так вы, выходит, обе – его жены, – ошеломленно прошептала Дарья, все еще беспомощно лежащая на кровати.
– А тебе, что, завидно?! – спросила Алла. Она никак не хотела, чтобы эта вертихвостка, окрутившая его отца, еще бросалась и на ее мужа.
– Отец-то мой, наверное, староват для тебя?!
Дарья обиженно вздохнула, но боялась заговорить.
«И почему люди не могут научиться забывать свои обиды?! – задумался Эскин. – Неужели они настолько несовершенные создания?! И чувство собственности, насколько оно отвратительно и мелко?!»
Хотя в то же время он восторгался и Аллой, и Лулу, их отчаянной борьбе за него, их любовью, которой они метили вокруг себя все пространство.
«Все же жизнь удивительная штука, – задумался Эскин, – ведь по сути своей мы никогда не бываем свободны! Мы постоянно ограничиваем себя друг другом! А с другой стороны, мы с поразительным упорством добиваемся этого ограничения!»
Их совпадающие друг с другом, одинаково жалостливые взгляды, кидаемые на Дарью, неожиданно вызвали ее слезы.
Мало того, они все вместе втроем крепко обнялись у нее на глазах и облегченно рассмеялись, и тут впервые в своей жизни плачущая Дарья увидела воочию настоящую любовь, и еще сильнее разревелась от жалости к себе и ко всему человечеству.
– Так ты, значит, действительно с ней не был, – зачарованно прошептала Алла, глядя Эскину в глаза.
– А ты сомневалась?! – вздохнул Эскин.
– Совсем немного, – призналась она.
– Лулу тоже думать, – прошептала Лулу.
И у Эскина от счастья из глаз вытекли слезы. Он плакал, нисколько не стесняясь своих слез, ибо истинная любовь побеждает и соблазн, и ревность…
Глава 73. Когда любимая сходит с ума
Ловить кроликов с помощью дубинки дяде Абраму становилось все сложнее.
Эти шельмы, будто сговорились между собой не покидать своих норок, а может, они просто решили перебраться на другой конец острова, очень возмутившись такому хищному истреблению своих сородичей?! И все же за неделю ему удалось набить столько кроликов, что из их шкурок он смог сделать набедренную повязку для Риты и подвесную колыбельку для маленькой Анечки.
Сначала дядя Абрам связал из прутьев каркас в виде короба, а потом и изнутри и снаружи обделал его кроличьими шкурками. Вместо подгузников они с Ритой стали использовать сухую траву. Пока дядя Абрам охотился на кроликов,
Рита неожиданно обнаружила росший здесь в большом количестве земляной орех – арахис, а еще, через несколько дней, она научилась ловить и жарить мидий, которые сплошным покровом облегали розовые скалы, выступающие из моря.
Казалось, все было хорошо, и была любовь, была прекрасная дочка, Анечка, о которой они заботились, и все же в этом благодатном месте, так странно похожем на рай, их души внезапно поймала в свои коварные силки ужасная депрессия.
То ли какая-то необъяснимая тоска по цивилизации, то ли ностальгия, по родным, омрачила их мысли и поступки.
Первой сорвалась Рита. Когда дядя Абрам неосторожно жарил на палке над костром освежеванную тушку кролика, и горячая капля жира попала ей на кожу, Рита обматерила дядю Абрама, а когда он промолчал, накинулась на него с кулаками.
– Да, что с тобой?! – удивился дядя Абрам.
– Сволочь, ты думаешь только о себе, – заплакала Рита.
– Совсем ничего не понимаю, – развел он руками, как будто наглядно демонстрируя перед ней свое непонимание.
– Вот, гад, сам обжег меня и ничего не чувствуешь! – всхлипнула Рита.
– Ну, прости меня, – прошептал дядя Абрам, все еще удивляясь ее необычной реакции. Большая досада с неприятным раздражением продолжали вспыхивать на ее лице.
«Может, она сошла с ума, – подумал дядя Абрам, переворачивая на палке тушку кролика, – хотя это солнце с островом одинаково действует всем на психику!»
– Мне тоже все здесь надоело! – признался дядя Абрам, присаживаясь на бревно к Рите, которая уже грудью кормила Анечку.
– Так, давай уплывем отсюда! – поглядела на него с упреком Рита.
– Да, на чем мы отсюда уплывем?! – взорвался дядя Абрам. – Может на этом бревне, на котором сидим?!
– Ты меня совсем не понимаешь, – заплакала, еще больше обидевшись на него Рита.
– А что тут понимать, – вздохнул дядя Абрам, – птичка захотела домой, но у нее обрезали крылышки! Только у другой птички они тоже обрезаны!
– Но ты же умный! Может, ты чего-нибудь придумаешь?! – поглядела на него с мольбой Рита, крепче прижимая к себе Анечку, отрыгивающую назад молоко.