Человек из очереди
Шрифт:
Теперь тетенька. А чего тетенька? Про нее известно только, что она за месяц до войны вышла замуж, ребеночка завести не успела, а муж не вернулся с войны. Настя считала ее второй матерью и в отпуск ездила только к ней. Это тетенька.
Теперь Настя. Анастасия то есть Федоровна. Вот когда человек слышит такое имя, он думает, ага, Анастасия — значит, хрупкая такая, бледная и все книжки почитывает. Но нет, Анастасия Федоровна, прямо можно сказать, женщина здоровенная. Кто-то, увидев ее впервые, может даже подумать — прямо тебе бабища. Ну да, рослая, крепкая и тугая.
Вернувшись домой, она сразу захотела на жизнь зарабатывать самостоятельно. То есть
Работа тяжелая, что есть, то есть, зато обещали не только денежку платить, но и жилье дать. Не сразу, со временем, конечно. И это было светлое обещание. Потому что мамка, братик и Настя жили в четырнадцатиметровке коммуналки. А если тебе шестнадцать, то ты, поди, рассчитываешь, что впереди целая жизнь, так ведь? А если впереди целая жизнь, то жилье-то для нее нужно?
Но главное — не обманули. Дали. Но, понятно, не сразу. Кто ж это дает жилье сразу? Однако через восемь лет дали.
Хотя чего это вперед забегать. Но дали. Правда, к тому времени Настя успела выйти замуж. Однокомнатную квартиру. Поскольку хоть муж и жена, но без детей.
То есть это даже и странно: здоровенная женщина, рослая, лифчик пятый или шестой размер имеет, бедра такие, что не только одного, но дюжину родить должна, а не получилось и с одним.
Что уж там вышло, теперь не выяснить. Вроде операцию делали, но ребеночек слабенький, жить не в силах, и дальше вы рожать не будете, и это без вариантов.
Дальше так. Замужем побыла лет шесть-восемь. А потом законного своего выперла. Он работать на семью не очень-то любил, а вот выпить — это да. Понятно, пьяницей он стал не сразу, хотел ли он завязывать или ему нравилось болтаться в проруби своей жизни — сказать трудно. Внезапно куда-то уехал.
Кто он, откуда взялся и куда умотал, неизвестно. Был муж, нет мужа. Двадцать с лишним лет с тех пор прошло, ни писка от него, ни вздоха.
Больше мужей у Анастасии Федоровны не было. И даже ничего внятного нельзя сообщить, как она, вообще-то говоря, с мужчинами устраивалась. Если разобраться, женщина в силе и в соку, нужен ведь человек как для жизни, так и для здоровья. Но ничего не известно. Чтобы какое-либо лицо постороннего пола долго к ней ходило — такого не было. Нет, в самом деле, не станешь же ты, хоть и по-добрососедски, приставать с глупостями навроде, а чего это мужичонка при тебе не держится, ну зачем к хорошему человеку лезть со своим хамством.
Надо прямо признать, что личная жизнь у человека не получилась. Без ребеночка и без мужа. То есть одинокая. Зарадуешься? Нет. Небось будешь смотреть на весь мир глазом завидущим, ну почему у той-то и той-то и муж, и дети, а чем они меня лучше.
Но нет. Вовсе совсем нет. Абсолютно совсем нет. На людях всегда была веселая и смешливая. Не то чтобы улыбка все время рвет лицо, нормальный ведь человек, а вот энергия в ней не то что кипела, но буквально клокотала. Так это вечером собрать соседей и двор убрать или по весне цветник разбить, а то скучно живем, ни деревца перед домом, ни цветика, или сбегать в ЖЭК и покричать, чтобы окна в подъезде застеклили (а стекла, к слову, жильцы сами и растащили к себе на дачи).
И на работе клокотала, так ведь не бывает, что в одном месте человек клокочет, а в другом тих, что мышка на подсолнечном масле.
И если где какое мероприятие — свадьба или похороны — кого зовут помочь? Именно что Анастасию Федоровну.
Да… но однажды ее одинокая жизнь кончилась. Заболела мамка. Ну, старенькая ведь. Приступы начались, в смысле задыхается человек. И все больше по ночам. Скорую вызывают. Пока приступ раскочегарится, да пока скорая приедет, да пока приступ пройдет, ночь почти и усквозила. А с мамкой младший брат живет, да невестка, да двое внуков. У всех утром дела, нужна свежая голова, а тут бабка всю ночь сипит и сипит. Словом, все ясно, у брата семья — четверо, Анастасия же Федоровна одна, и она забрала мамку к себе.
Нет, никогда и никому Анастасия Федоровна не жаловалась, что вот тяжеловато за больной мамкой ухаживать. Напротив того, говорила, что ей даже и нравится, что мамка с ней живет, охотнее с работы домой иду, все-таки не одна, со мной мамка, которая без меня никак.
Жизнь, все говорят, в полосочку, она, значит, то беленькая, то черненькая. Это, пожалуй, так. Но жизнь еще и по кругу ходит, и если в трудное время мамка с Настей жили у тетеньки, то жизнь непременно должна круг описать, чтоб люди соединились.
Словом, так. Поехала Анастасия Федоровна к тетеньке в отпуск, брата на это время поселила у себя, то есть хорошие дети, мамку одну не бросают, поехала, значит, Анастасия Федоровна в отпуск и увидела, что буквально за год тетенька стала совсем старенькой и больной — сердце плохо бьется, ноги отекают и почти не ходят. Что делать? Вызвала брата, и они перевезли тетеньку к Анастасии Федоровне. Хотели дом продать, но передумали — а пусть стоит, летом когда-нибудь будем здесь отдыхать.
И родные сестры вновь соединились. Ну, все правильно, когда-то ты нас спасла, тетенька, теперь живи у нас.
Значит, что ж это получается? А это получается больница на дому. Ну да, две старушки, у одной сердце, у другой легкие. То одна начнет задыхаться, то другая, а то и обе сразу.
Жили на зарплату Анастасии Федоровны и две старушечьи пенсии (нет, у мамки пенсия сравнительно сносная была, а у тетеньки уж очень какая-то странная).
Но что характерно, никому ни разу Анастасия Федоровна не пожаловалась, мол, заколебали меня мои старушки, совсем света божьего не вижу, ведь это на что приходится тратить свои вполне зрелые годы — на бессонные ночи, на обстирывание старушек.
Нет. Жалоб не было. И что характерно и странно: в те годы Анастасия Федоровна была наиболее, что ли, веселой. Подумаешь, всю жизнь только и мечтала, за кем бы половчее поухаживать, чью бы это посудину ночную почище вымыть, на кого бы это жизнь положить.
Чего там, клокочущая женщина. Можно сказать, вулкан и даже вечный двигатель. Излишне говорить, что по-прежнему всех мирила и всем помогала — ну, то самое, свадьбы, похороны. И что главное — всех непременно хотела успокоить.
Потому что к тому времени цены начали прыгать точнехонько до луны, и стал повсеместный стон — грабеж! Покуда нищета, но будет и голод. И конец света. И Анастасия Федоровна в такие разговоры непременно встревала: да где же конец света и голод, я вон помню послевоенную жизнь, да разве же сейчас голод! Или все говорят про конец страны. А я по радио слышала, что было время, когда нас совсем захватили поляки, так разве тогда легче было? В те времена, сказали, возле Москвы волки рыскали. Или еще говорят, после Гражданской войны крысы к Неве на водопой толпами ходили. А разве сейчас волки рыщут, крысы ходят на водопой?