Человек из очереди

Притула Дмитрий

Ну да, Наташа думала, бабушка исключительно мяконькая и без костей, а старушка оказалась жилистой, костлявой и буквально тебе стальной, и пора подсоединять отца, чтоб он внушил бабульке семейные ценности.

Хотя какие еще ценности? Если человек привык к тихой жизни, так зачем ему напористая внучка, да еще с незнакомым Зверевым? К тому же дело молодое, и они не задержатся ребеночка завести, что правильно. Но мне-то зачем такие хлопоты в, безусловно, не юные годы? Этот Зверев собирается на квартиру заработать. А если не заработает? Или если вдруг сообразит, а на кой черт денежку тратить, ведь старушка естественным путем вскоре растворится

в круговороте вещей в природе.

К тому же говорят, молодежь теперь ушлая пошла, она может и в богадельню бабульку сплавить. Но даже если и не вся молодежь такая коварная, зачем бабульке лишние переживания. И так напереживалась в своей жизни. И она позвонила сыну, мол, Вася, мы так не договаривались.

То есть бабуля, боясь, что внученька отхапает всю руку, отказалась положить ей в рот свой пальчик.

Ну, Людмила Дмитриевна недовольна, мол, свекрухе пора о Боге думать, а она вон какие красивые планы срывает. Но, что удивительно, на мать обиделся и Василий Павлович: это старческий эгоизм — думать только о себе, а не о будущем ближайших людей. Раньше мама такой не была.

Наташа говорит, раз бабуля оказалась старой предательницей, то мы не позовем ее на свадьбу. И родители с этим согласились: не зовем из педагогических соображений, бабушка все поймет и переиначит свое решение, она ведь учительница и, следовательно, в педагогике кумекает.

И всё. И не звонят. И про свадьбу ни слова. Но и матушка Анна Трофимовна тоже обиделась и тоже не звонит. И две недели обе стороны играли в молчанку, ожидая, у кого нервы окажутся послабее.

А тут и свадьба подкатила. И все было по высшему разряду. Сперва ЗАГС, потом венчание в церкви. И как хороша была Наташенька в подвенечном платье и в фате с красивыми новомодными заморочками.

Стол развернули в единственном городском ресторане, человек на шестьдесят, и никак не менее. Было весело, и, что характерно, обошлось без пьяных эксцессов. Даже удивительно, за столом в основном молодежь, а обошлось без разборок, драк и блева. Очень все удачно.

Да, но на высоте веселья Василий Павлович вдруг вспомнил про матушку. Чего-то, рассказывал, тревожно стало, чего-то, говорит, сердце — вещун. Надо, решил, с мамочкой помириться. Хоть и отказала, но ведь мамочка. Жизнь ведь продолжается. Покуда Зверев будет на квартиру заколачивать, молодежь поживет у Василия Павловича. Да, жизнь продолжается, и родные люди должны жить в мире.

Никому ничего не говоря, он пошел к маме — это в двух шагах от ресторана. Да, взял бутылку шампанского, мол, помиримся и выпьем по бокалу за счастье Наташи и за мир как во всем мире, так и в отдельно взятой семье.

Звонит. Но мама не открывает. Еще раз звонит, но мама не открывает. А свет в окнах горит. У него были ключи, и он вошел в квартиру. Мама! Мама! Но тишина.

Он в одну комнату — нет мамы. Мама! Мама! Но тишина. Он в другую. Мама, вытянувшись на кровати, спала. Буквально как живая. Но в том и дело, что неживая. Да, умерла мама. Уже и похолодела. Горе? Да!

Василий Павлович поплакал. Мама была в черном платье с белейшим кружевным воротничком. Видать, ожидая приглашения на свадьбу, надела единственное торжественное платье. Видать, весь день ждала. А когда поняла, что не позовут, легла на кровать и от горя померла. Ну, так — не так, но у Василия Павловича получалось, что именно так.

Что было делать? Рыдай — не рыдай, а маму не вернешь. Нет, не вернешь.

Тогда

Василий Павлович пошел на свадьбу. И он принял решение — ничего не говорить веселящимся людям. Горе снесет в одиночку. Не нужно мешать людям. Радость и горе ведь ходят в обнимку. Пусть у всех сегодня будет радость, а завтра начнется горе. И оказался силовольным мужчиной — про смерть матери сказал только утром. И пора приниматься за горькое дело. И все начинать сначала: идти к матери, увидеть, что она умерла, вызывать милицию, медицину и все, что положено. Да, пора приниматься за горькое дело.

Сам потом признавался, утром у него мелькнуло в голове, а жизнь ведь опять умнее нас оказалась, и она все уточнила про Наташино жилье. Вслух, понятно, этого не сказал. И Людмила Дмитриевна ничего про жилье не сказала. Она плакала и жалела мужа. Ну, деликатная ведь женщина.

1990-е

Факел

Это все-таки странная и даже необыкновенная история: мужчина всю жизнь любит одну женщину и, что характерно, не соседку, не постороннюю тетю, но собственную, исключительно законную жену.

Что даже вызывает вопрос: у него крыша нормальная? Не прохудилась, не дает течь в дождливую осеннюю непогоду?

Но по порядку. Женился Геннадий Алексеевич не поздно и не рано — лет в двадцать семь.

С другой стороны, зачем человеку торопиться в брачную жизнь, если у него есть любимая мама, она сготовит и постирает, и при таком раскладе брачная жизнь — несильно больно нужна.

Но подробнее. Он жил со своей матерью, учительницей младших классов, в однокомнатной квартире, учился в каком-то инженерном институте, поездки туда-обратно из нашего пригорода на берегу залива, сама учеба, к тому же был спортивным пареньком — на лыжах катался, в соревнованиях участвовал, а если человек влупит в воскресенье километров пятьдесят, да по морозцу, он потом весь вечер лежит на диване и силы накапливает. Да, при таких тратах существо противоположного пола — несильно больно нужно. Как одобрительно говаривала его мать, он у меня еще девушка.

Невысокого роста, тощий, вернее сказать, жилистый, шустрый. Зимой, значит, лыжи, а летом надо готовиться к зимнему сезону — катается на велосипеде и бегает по парку.

Кончил институт и поступил у нас в городке в закрытый ящик: они там имели дело с картами, нет, не в очко или в дурака играть, а с морскими картами. Например, десять лет назад здесь было глубоко, а сейчас мелко, и это должно отразиться на картах, а может, наоборот, здесь десять лет назад было мелко, а теперь глубоко, — не в этом дело, важно: все должно быть отражено на картах.

К моменту встречи с будущей законной женой Геннадий Алексеевич жил с матерью, учительницей младших классов, в однокомнатной квартире, часто плавал по заливу на мелких судах (это и была его работа), гонял на лыжах, был жилист, и шустр.

Теперь — лучшая его половина. У нее очень красивое имя — Альбина.

Тут так. Мать Альбины давно когда-то приехала сюда не то из костромской, не то из ярославской деревни, видать, хотела, чтобы у дочери, которая в ту пору была совсем крохотулькой, жизнь текла чуточку по-другому, чем у нее самой. Чтоб получить хоть какую-нибудь комнатеху, она устроилась дворником. И получила: хоть и под лестницей, но все ж таки комнатеха. И потом — под лестницей, а не на улице. Ладно.