Человек из очереди

Притула Дмитрий

И возле них вертелись сопровождающие лица. Два паренька с соответствующими аппаратами на плечах снимали родственников для кино или телевидения. К брату князя вертляво приставали журналисты, и этот человек с большим острым носом и брежневскими бровями что-то коротко им отвечал. Чуть брезгливо, но с улыбкой. Нет-нет, с печальной улыбкой.

Да, но тут-то Вера Антоновна и вздрогнула. Она заметила, что одна из женщин до изумления похожа на Наташу, бывшую невестку. Черное платье, толстая светлая коса с вплетенной в нее черной лентой, черная кружевная накидка. Конечно, чуть располнела, все же семнадцать лет прошло, но какая красивая и до изумления, значит, похожа на Наташу. Хорошо помнит, подумала, ну какие бывают совпадения,

где Англия, где Фонарево, где княжеская семья, где она, Вера Антоновна, пенсионерка, сборщица часового завода.

Помаленьку стали возвращаться в храм. И эта женщина, что похожа на Наташу, прошла совсем близко от Веры Антоновны. И вблизи она была еще больше похожа на Наташу. Но не она. Потому что быть того не может, чтобы она.

А служба проходила очень хорошо, с большим значением. Народу, во-первых, битком, и все со свечечками в руках. Парни с аппаратами на плечах снимали службу для телевидения. Это во-вторых. А в-третьих, служил не батюшка очень большой церковный священник, если судить по золотым одеждам и по большой золотой шапке. И что характерно, и батюшка и его начальник хвалили князя не по бумажке, но исключительно от души. И очень трогательно попели, нет, не вдвоем, батюшке привычно помогал дьякон Павел Васильевич, а большой священник привез с собой помощника. Да, душевно похвалили князя и душевно, значит, попели.

Хотя Вера Антоновна потом и не очень-то могла вспомнить подробности службы. А потому что все ее внимание обращено было на женщину, очень уж похожую на Наташу. И Вера Антоновна все время решала: она или не она.

И волновалась так, что свечка в руке дрожала. Даже в голове звенело, видать, запрыгало давление — вот как женщина разволновалась.

И чем больше Вера Антоновна всматривалась, тем больше убеждалась — она. Но с другой стороны, как Наташа могла затесаться в семью князя? Это невозможно. Да, невозможно, но есть.

Да, маялась от такой загадки. Хорошо помнит, ненависти не было. Да, но служба-то в храме идет, и ненависть в храме всегда улетучивается. Ей бы только разгадать загадку, Наташа или нет. Но с другой-то стороны, а какая разница? Хорошо, это не Наташа, и тогда что? Тогда поахаешь: до чего же мир горазд на совпадения. А если Наташа? О, это совсем другое дело. Тогда Вера Антоновна спросит, помнит ли она Славика, ничего более, только это.

А потому что вот как получалось у Веры Антоновны: никто, помимо родной матушки, о Славике не помнит. Это все понятно, мало жил, детей после себя не оставил, все понятно. Испарился — и как не было его никогда. Жива матушка, он вроде бы еще есть, исчезнет она, и следа памяти от него не останется. Это справедливо? Несправедливо. Да, несправедливо, но это так. Значит, только спросить, помнит Наташа Славика или нет. Должна помнить, все-таки первый муж, не сто же их у нее было, первых мужей! И если помнит, тогда Вере Антоновне не так страшно помирать: Наташа на тридцать лет моложе, и после исчезновения Веры Антоновны память о Славике еще много лет будет жить. Ну да, как-то у Веры Антоновны это все очень сложно получалось: вроде того, что пока о человеке хоть кто-то помнит, он как бы не совсем без следа исчез. Да, это сложновато скручивалось.

Князя между тем отпели, все переместились во двор, в могилку опустили красивую вишневую урну, бросили по горсти родной земли князя и положили красивую плиту. Вечная память, да!

Семья князя медленно пошла к красивой черной машине, и Вера Антоновна сообразила, что вот сейчас люди уедут и она всю оставшуюся жизнь будет маяться от неразгаданной загадки — Наташа приезжала или нет.

Тогда она резво дошла до машины, развернулась и пошла навстречу Наташе. Шла и смотрела ей прямо в глаза. А и пусть незнакомая англичанка удивляется, чего это на меня уставилась русская старушка.

Нет, правда, так-то себе представить, женщина идет с похорон родственника, а встречная старушка

ни с того ни с сего сверлит ее глазами. И эта женщина как бы укололась о взгляд Веры Антоновны. Она вздрогнула и остановилась буквально что вкопанная. Наташа, шепотом спросила Вера Антоновна. Да, это я, Вера Антоновна, ответила Наташа.

Ну и что же здесь произошло? Вера Антоновна, видать, не очень-то соображала, где она и что с ней, а только она вдруг обняла бывшую невестку, вернее сказать, прибилась лицом к ее груди и громко разрыдалась — вот что здесь произошло. Наташа, дочка, приговаривала, и она напрочь забыла, что Славик помер из-за этой вот женщины, нет, она помнила только, что Наташу Славик любил так, что не захотел без нее жить, и она безостановочно рыдала.

Нет, чего там, странная картинка, старушка рыдает на груди англичанки, приехавшей хоронить русского князя. Да, а это в центре толпы, и все, понятно, глазеют. Наташа опиралась на руку высокого и строгого мужчины. И он спросил по-иностранному, видать по-английски, что обозначает подобная сценка, ну да, это он и спросил, потому что кивнул в сторону старушки. Наташа тоже по-иностранному ответила, верно, это мать моего первого мужа, да, так, поди, и ответила, потому что мужчина посмотрел на Веру Антоновну внимательно и с любопытством. Наташа что-то еще сказала, он кивнул и пошел к машине. Это мой муж, сказала Наташа, жена старого князя — его тетка. И дети у тебя есть? Да, два мальчика, десяти и семи лет.

Нет, чего там, Вере Антоновне очень хотелось узнать, как же это Наташе удалось выйти замуж за англичанина, но быстро сообразила, какая уж разница, он ли сюда приезжал и здесь познакомился с Наташей или все было иначе и даже совсем наоборот, это не так и важно, когда у тебя в запасе одна минута. Вот сейчас Наташа сядет в машину и уедет, а Вера Антоновна так и не узнает то, что ей больше всего хотелось узнать.

А помнишь ли ты моего Славика? Да, Вера Антоновна, помню. Наташа немного помолчала, она вроде того что раздумывала, а стоит ли и дальше говорить со своей бывшей свекрухой. Да, помню, заговорила торопливо, и я вам скажу, Вера Антоновна, почему Славик так поступил со мной, он хотел, чтоб без него я никогда не была счастлива, и это ему удалось — я никогда не была счастлива, потому что я чувствую себя так, словно это я его убила, и с этим мне жить всю жизнь.

Прости, доченька, да ведь я тебя и не виню, ну, люди полюбили, потом разлюбили, дело житейское, твоей вины нет, живи спокойно, расти сыновей, но Славика, доченька, вспоминай, и вспоминай без злобы.

Они бегло поцеловались, Наташа побрела к машине, махнула рукой и навсегда умчалась.

А вечером по центральному телевидению показывали похороны князя, и Вера Антоновна снова увидела брата князя, и вдову, и Наташу — и подумала с облегчением, хорошо, что сняла грех с Наташиной души. И вдруг пожалела, что не взяла адрес Наташи — можно было бы написать. Все ж таки дочка. А может, и с сыновьями когда бы приехала погостить. Всё ж таки родина.

1990-е

Новогодний подарок

Всю войну Настя с мамой прожила в далекой деревне у родной сестры матери, у тетеньки. Ну да, Настя с детства мать называла мамкой, а тетю тетенькой, так оно и осталось.

Отца Настя не помнила — его убило, когда она была совсем крохотулькой. Сразу после войны мамка уехала домой, в Фонарево, можно сказать, на разведку: интересно все же знать, уцелело там что-нибудь и можно ли жить, а дочку оставила у сестры. Разведка затянулась лет так на десять. И то сказать, зачем девочку брать из мест молочных в места вполне голодные. Тем более мамка вскоре вышла замуж и родила сына. Настя все эти годы жила, значит, у тетеньки, там и семилетку закончила. Когда помер второй муж, мамка забрала дочь к себе. Это, значит, мамка.