Человек из Преисподней: Часть 1. Дом
Шрифт:
– Ну, знаешь… ты и сам до того, как с темнотой начали работать, не больно-то ее любил, – осадил его Серега. – Возьми любого гражданского, выведи за Периметр и оставь одного. Без света. И что с ним будет?.. Сколько потеряшек безумных в паутине находили?.. Теперь-то, к выпуску, мы, конечно, матерые. А раньше ничем от гражданских не отличались. Слишком уж быстро ты забыл все, Гриша…
Петр Иванович учил своих воспитанников боли. И эта наука, пожалуй, стояла вровень с тьмой, а то и выше.
Высокий болевой порог – обязательное условие для бойца спецподразделения. Работать, зачастую, приходится в условиях, когда тебя сопровождает боль. Быстрая, мгновенная – или медленная, приходящая ей на смену. Боль натруженных
К боли курсантов приучали изначально. Еще на пятом курсе началась набивка на тренировках по рукопашке – и это был только первый этап. Удары шли по всему телу, сначала щадящие, чтобы разогреть мышцу притоком крови, затем все сильнее – и так до тех пор, пока боль не проникала до кости, а по ней и в самый центр мозга. Руками, ногами, локтями, коленями, а со временем – и специальной палкой. На каждой набивочной тренировке, сначала раз в неделю, а потом и чаще, прорабатывалась каждая крупная мышца на теле. Синяки – лиловые, черные или проходящие уже желто-коричневые – стали для ребят обычны и естественны. Снимает Серега майку перед отбоем – а на боках, с обеих сторон, синячищи в ладонь. Глянул, потыкал пальцем, гыкнул – и спать. Если же учесть, что изначально рукопашка шла только в бинтах, безо всяких перчаток – вполне достаточно, чтоб за годы тренировок набить конечности до твердости лошадиного копыта и привыкнуть к болевым ощущениям. Предплечья так и вовсе бугрились вечно непроходящими гематомами, которые со временем превратились в какой-то непрожимаемый панцирь, малочувствительный к болевому воздействию [127] .
127
И снова хочу сказать, что все описываемое реально. Конкретно это автор прошел сам. Помнится, вот так же держал удар палкой по предплечью и как-то мало что чувствовал. Эх, были времена…
Вторым этапом на рукопашке прибавились и специальные упражнения, которые приучали к боли не только группы мышц, но и сами нервные окончания и даже мозг, тем самым комплексно тренируя болевой порог. Был, например, «Воинский массаж»: напарник давил в болевые точки по всему телу, а ты должен сидеть в расслабленном состоянии и пытаться равномерно и спокойно дышать. Не зажиматься, не напрягаться, просто принимать боль как есть. Десять минут, и не волнует. Либо «Бульдожья хватка», когда боец удерживает напарника, имитируя болевой или удушающий, а тот пробивает в ответ по уязвимым зонам, и тренируемому при этом необходимо не сбить захват. А на стрелковке практиковали «Боевой дзен»: курсант вставал на рубеж и пытался поразить цель, а напарник в то же время не давал ему сосредоточиться, причиняя боль различной степени интенсивности, от щипков и уколов до ударов палкой по крупным мышечным группам. Такое насмешливое название упражнение получило давным-давно и вполне заслуженно, ибо тренировало сосредоточенность и контроль в боевых условиях.
И теперь, в Дальних Казармах, тренировки по психологии венчали всю эту огромную работу по преодолению боли. Словно шлифовали способность терпеть и игнорировать ее.
Наставник учил, что противостоять боли можно двумя способами: хотеть еще больше, желать ее, раствориться в ней – либо возненавидеть, иметь как своего злейшего врага, отвечать на боль яростью. В этом присутствовала некая степень мазохизма – однако любой человек, который из года в год работает над собой, тренируется, пашет как проклятый, выдерживая лошадиные нагрузки, в какой-то мере и есть мазохист. Это касалось, конечно же, той боли, которую невозможно устранить. Иначе как?.. Кончилось обезболивающее – складывай лапки?.. Но даже и в этой ситуации боец ПСО обязан держаться. Держаться тогда, когда, казалось бы, нет никакой надежды.
Теперь болевые ощущения нес уже сам Наставник. И следил при этом за воспитанником. На каждой тренировке воздействия были различные – то карандаш между пальцами, то концом палки в грудную мышцу, то постепенное наращивание давления на любую болевую точку на теле, а то и просто острым кончиком ножа в бедро. Боль усиливалась постепенно, но неуклонно – а курсант сидел и терпел, пытаясь либо гасить ее встречной яростью, либо раствориться в полном спокойствии, отрешиться, сжать боль в одну точку, локализовав только в одном участке.
И психологическая подготовка действовала. Ребята просто поверили в свои силы. Что, в общем, немудрено, когда ты изо дня в день бегаешь, дерешься, стреляешь, знакомишься с новыми способами убиения врага, снова бегаешь и корячишься под штангой, снова стреляешь, снова дерешься, снова ведешь стрелковый спарринг с машиной и побеждаешь ее – да еще и на мозг тебе капают, что ты нихрена не боишься, способен работать в любых условиях и с любым оружием, и даже без него. Они видели это на практике, своей собственной шкурой уяснили, что человек действительно может превзойти машину. Теперь при виде врага каждый из них испытывал лишь спокойную уверенность и легкое любопытство: как же сподручнее разобрать тебя на части?.. Как же быстрее отработать тебя, чудовище?.. Постепенно они подходили к тому состоянию, входили в тот круг избранных, который и назывался – ПСО, подразделение специальных операций.
И Наставник же учил командира работе с личным составом. Уже на пятом курсе Сергей знал, что его прочат в командиры обоймы. Петр Иваныч не раз говорил, словно между делом, что работа эта по нему, что он справится. Шутка ли – начиная со второго курса в бессменных командирах ходит. А так как вакансий нет, то и собирать обойму придется свою. Восьмую. Впрочем, это Серегу нисколько не пугало. Собственная обойма, которая работает слитно, словно пальцы одной руки... Не об этом ли он мечтал с самого детства?
Решающая беседа произошла как-то неожиданно. Хотя – может, это Серега не ожидал, а Петр Иванович все же подготовился… Уж очень складная получилась речь.
Случилось это после пятого курса, когда Серега, вновь оставшись на каникулах в Академии, жил в отсеке группы и ждал со дня на день начала учебного года и убытия в Дальние Казармы. После смерти матери он побывал в родительском доме лишь раз – забрать настольную лампу, которая стояла сейчас у него на тумбочке. И окончательно переселился в казарму. Надо сказать, это сильно на пользу пошло: в то время, пока остальные на каникулах позволяли себе расслабиться – он продолжал пахать. Очень уж нравилось, что уже сейчас он на голову превосходил остальных курсантов группы. Но, как и всякому фанату режима, ему всегда было мало – и Серега продолжал совершенствоваться. Все в соответствии со словами батьки. Частенько компанию составлял и Гришка, который торчал у товарища до полуночи, да и остальные пацаны забегали.
Наставник зашел вечером, Серега как раз ко сну собирался. День прошел тяжеловато: последнюю неделю он решил устроить себе скачки наподобие тех, что предстояли в Казармах. Кросс пятнадцать километров вокруг Дома, потом на полигоне от души пострелял по железякам в динамике, потом в зале тренировочку, а потом, вечером, смотался с дежурной сменой на мотовозе до Плантаций и, пока они менялись, устроил заплыв до дамбы и обратно. Вернулся никакой: руки-ноги заплетаются, веки от усталости друг к дружке липнут. Еще и прикимарил в мотовозе, благо дорога спокойно прошла. Забрался в отсек, только завалился на койку – а тут Петр Иванович пожаловал.