Человек из пустыни
Шрифт:
— Есть ли вам полные шестнадцать лет?
— Да, — ответил Лейлор. — Исполнилось двенадцать дней назад.
— Согласны ли ваши родители на ваш брак? — спросил регистратор.
— Да, я согласен, — ответил Джим, шагнув вперёд. — Я единственный родитель Лейлора.
— Хорошо, — важно кивнул регистратор.
— Отчего же вы и меня не спрашиваете,
— Полагаю, в этом нет нужды, ваше величество, — поклонился регистратор. — Всем и так известно, что вы достигли брачного возраста. Итак, сегодня вы сочетаетесь священными узами брака. Является ли ваше решение осознанным и окончательным?
— Разумеется, — ответил король.
— Да, — сказал Лейлор.
— В таком случае, согласны ли вы, ваше величество, взять в спутники Лейлора Джима Азаро Райвенна-Дитмара? — спросил регистратор.
— Согласен, — улыбнулся Раданайт.
— Ответьте, положа руку на Кристалл Единения: клянётесь ли вы любить его, оберегать, хранить ему верность, пока длится ваша жизнь?
Король, не сводя нежного взгляда с Лейлора, положил руку на Кристалл и ответил:
— Я клянусь.
Регистратор обратился с тем же вопросом к Лейлору. Лейлор протянул дрожащую руку к Кристаллу и опустил её на него, а рука Раданайта ласково накрыла её.
— Клянусь, — еле слышно пробормотал Лейлор.
— В таком случае вы объявляетесь законными спутниками! — торжественно провозгласил регистратор. — И в знак этого вы надеваете брачные диадемы, которые вы должны будете носить всегда.
Альмагир поднёс открытый футляр с диадемами, и регистратор водрузил одну на голову королю — чуть ниже короны, а другую надел Лейлору. Лейлор, ощутив прохладный обруч, обнявший его лоб, провалился в блаженную слабость и откинулся на подушки, закрыв глаза.
— Что с тобой, любовь моя? — озабоченно спросил Раданайт, склоняясь над ним. — Тебе нехорошо?
Открыв глаза и улыбнувшись, Лейлор ослабевшими от счастья руками обнял его за шею и потянулся к нему губами. Раданайт накрыл их своими как крепко и страстно, что у Лейлора захватило дух, а голова поплыла. Потом король, чуть откинув одеяло из ландиалисов с краю, присел рядом с ним, нежно взял его за руку и позволил нескольким репортёрам сделать снимки для новостей. Корзины с цветами, белое одеяло из ландиалисов, красный Кристалл — всё поплыло вокруг Лейлора, и сам он тоже куда-то плыл вместе с кроватью. Приникнув к плечу Раданайта, он простонал:
— Хватит… Пусть они уйдут.
Король сделал знак, и охрана выставила представителей прессы. Обняв Лейлора, Раданайт спросил с нежным беспокойством:
— Ты плохо себя чувствуешь, моя радость?
— Нет, мне хорошо, — прошептал Лейлор, склоняясь ему на плечо. — Просто как будто… устал.
Склонившийся над ним врач сказал:
— Это от избытка эмоций… Он ещё не вполне окреп. Сейчас ему лучше всего поспать.
Лейлора укрыло одеяло из живых ландиалисов, его увенчанная диадемой голова откинулась на подушку, и он, обессилевший и счастливый, провалился в головокружительную, блаженную слабость.
Глава 28. Паралич и бегство в дождь
— Не пойму я тебя, — сказал Арделлидис, отправляя в рот очередное маленькое пирожное в форме бутончика ландиалиса. — Чем тебе показался плох Эрис? По-моему, он обворожительное создание. Любой лорд с радостью согласился бы украсить им свой дом и… свою спальню.
Джим и Арделлидис пили чай в кабинете. Точнее, Джим сидел за столом и пытался вникнуть в ежемесячный отчёт г-на Херенка, управляющего его делами, а Арделлидис беззастенчиво уплетал пирожные. Он приехал в гости без своего обожаемого Фадиана и малыша — поболтать, как в старые времена, без помех вроде детского лепета и щебетания его очаровательного спутника. Также ему было нужно обсудить чрезвычайно важную тему — новую стрижку, которую он собирался сделать.
— Так что же, мой ангел? Что у тебя с Эрисом? — спросил он, нацеливаясь на очередной сладкий бутончик.
— Ничего, — рассеянно ответил Джим. — Больше ничего у меня с ним быть не может.
— Но почему, почему? Он ведь такой милашка! — недоумевал Арделлидис.
— Потому что я его не люблю, только и всего, — сказал Джим. — Он красивая кукла, и ничего более. Ветреник, пустышка, да ещё и алчный.
— Значит, окончательно и бесповоротно? — спросил Арделлидис.
— Да, — ответил Джим, открывая новую главу отчёта.
Арделлидис, играя чайной ложечкой, вздохнул и возвёл свои красивые голубые глаза к потолку.
— Бедняжка в такой депрессии, — проговорил он. — А недавно он пожаловался Фадиану, что его как будто подташнивает и познабливает.
Джим выпрямился в кресле.
— Нет, — сказал он твёрдо. — Этого не может быть.
— Ну почему не может? — улыбнулся Арделлидис. — Ведь в постель вы с ним ложились? Вот и напроказили.