Человек из Скибберина
Шрифт:
Юноша снова вернулся к раненому: тому, похоже, стало хуже. Он что-то бормотал про себя, вроде как спорил, протестовал, нес какую-то бессмыслицу. Крис Мэйо прислушался, стараясь понять, что же все-таки произошло.
Кто-то пытался убить этого человека… зачем? Не индейцы, нет; кто-то другой. Зачем? Вряд ли у станционного смотрителя завалялось что-то ценное; как бы то ни было, станцию убийцы не ограбили. Может статься, их спугнул прибывающий поезд? Возможно; но почему тогда они до сих пор не вернулись? А если речь идет вовсе не
Ирландец до мозга костей, Крис задумался о политике. Политические раздоры, восстания — здесь ирландец чувствует себя как рыба в воде. С Англией его соплеменники постоянно на ножах, да и промеж себя тоже. Племена и кланы то и дело грызутся между собой. Может быть, и здесь та же история?
Крис Мэйо никогда не считал себя умником. Работать он умел, драться — тоже. Он освоил простейшие навыки, необходимые рабочему: легко поднимал тяжести, ворочал неподъемные бочки и ящики, умел отразить удар и вывести противника из строя. Юноша имел некоторое представление об истории своей родины, однако в том, что касалось Америки и ее политической жизни, пребывал в полнейшем неведении.
Недавно здесь закончилась война; уж об этом-то Крис знал. Война шла между штатами: штаты никак не могли решить, остаться ли им одной страной или разделиться на две; и еще что-то там говорилось о рабстве.
Работорговцев Крис не жаловал. Ирландия до дна испила чашу сию, впрочем, как и многие другие страны. В давние времена побережье Ирландии немало пострадало от набегов датчан, да и алжирцев тоже, ибо рабство процветало во всем мире до тех пор, покуда не изобрели машины, способные заменить труд людей. Так было и в Африке: Мэйо где-то слышал об этом. Племена дрались между собою, а пленников обращали в рабов или продавали на сторону… так было испокон веков, и, надо полагать, во всем мире.
Но теперь американская война закончилась. Немало ирландцев сложило в ней свои буйные головы: Крис знавал ребят, что плавали за океан и сражались на стороне Севера. Однако война уже завершилась, и нелепо предполагать, будто неразбериха на станции имеет к ней хоть какое-то отношение.
Так что же все-таки произошло? Ограбление? Рабочим, занятым на строительстве железнодорожных путей, надо каким-то образом платить; стало быть, деньги надо переправлять на Запад, к концу магистрали; может быть, в этом все дело? Но зачем тогда убивать станционного смотрителя? И раздевать его догола?
Погоди-ка! А что, если налет на поезд должен произойти как раз в этом месте? Это предположение показалось Крису вполне правдоподобным, однако оставались некоторые неувязки. Устремив отрешенный взгляд в пространство, юноша размышлял, как можно осуществить подобное рискованное предприятие. Важно узнать, что грабители задумали; но еще важнее — придумать, как отсюда убраться. Вот именно — убраться. Одно дело — добыть деньги, другое — уехать туда, где их можно не без удовольствия
Карт Америки Крис никогда не видел; представления юноши о географии страны основывались главным образом на рассказах одного из спутников, Мика Шаннона: Мик три года прослужил в американской армии. К югу простирались земли, населенные индейцами. В восточной части Америки жили индейцы дружественно настроенные, а в западной части -индейцы свирепые и злобные… кстати, Дикий Запад — как раз к югу отсюда. Еще дальше находился Техас, где, судя по слухам, могло случиться что угодно.
К северу раскинулись пустынные равнины; там тоже кишмя кишели индейцы, счастливые обладатели ножей для снятия скальпов. А где-то на западе протянулась гряда гор.
Так куда же направятся бандиты, если речь и в самом деле идет об ограблении поезда? И, что куда более важно, где они теперь?
Крис подумал об этом и сразу же пожалел: ведь в ожидании прихода поезда люди эти наверняка обосновались где-то неподалеку, а это означает лагерь, опорный пункт.
Крис вернулся к своему подопечному: глаза раненого были открыты и глядели в потолок. Крис постоял у кровати, поразмыслил минуту и объявил:
— Сварю-ка я бульон. Тебе, браток, не худо бы подкрепиться.
Взгляд раненого обратился на молодого ирландца; в широко распахнутых глазах застыл ужас.
— Крис Мэйо меня зовут, — сообщил юноша. — Я от поезда отстал. Ехал к концу магистрали; думал, там для меня работа найдется: рельсы подтаскивать да молотком махать, вот какие дела.
Ирландец поворошил дрова в плите и настругал в горячую воду, что осталась от завтрака, немного вяленого мяса. Помешав в котелке, Крис отнес бульон раненому и принялся кормить его с ложки. Тот съел ложек шесть, а затем слабо покачал головой.
— Тебя избили, — сообщил Крис, — изрешетили пулями и раздели догола.
Незнакомец остановил на ирландце невидящий взгляд, губы его беззвучно шевелились, тщетно стараясь что-то выговорить.
— Я нашел тебя у задней двери, — сообщил Крис. — Ты добрел до дома под проливным дождем. Мне думается, что тебя сочли мертвым, оттащили подальше и спрятали. Вряд ли индейцы, а?
— Нет.
То было первым его словом. Раненый закрыл глаза.
Мэйо заколебался. Бедняге необходим покой, но неизвестность может погубить их обоих.
— Что произошло? — спросил Крис.
Незнакомец покачал головой. Крис присел на корточки.
— Сколько их было? — настаивал юноша. — Ты мне лучше скажи. А то ведь они могут и вернуться.
Раненый открыл глаза.
— Поезд! — прошептал он хрипло. — Шерман!
— Сколько их? Кто они?
— Их мно… много. Девять, десять… нет, больше. — Раненый попытался приподняться, опираясь на локти. — Сообщить… необходимо сообщить! Помоги мне!
— Ты приляг, приляг. Спокойно, браток, спокойно. Тебе нужен отдых. Время еще есть…