Шрифт:
Предисловие
Когда этот сборник рассказов впервые переиздавался уже после перестройки, я снабдил его предисловием. Ну, тогда это было необходимо. Может быть, необходимо даже сейчас, ибо вещи, созданные в годы Советской власти, могут смотреться сейчас несколько странно.
Сейчас же, при очередном переиздании, считаю необходимым предупредить, что даже то первое предисловие было написано вскоре после начала перестройки. По горячему и весьма горячо, как и сгоряча. Но я за свой базар отвечаю, потому не отменяю ни одного слова.
Мир сейчас иной, везде компьютеры, видео, ультратехника… вроде бы, зачем переиздавать сборник фантастики 1973 года? Что тогда могли понимать? Даже поэзия устаревает, а фантастика вовсе на год-два, а потом новые идеи, новые цели…
Это не совсем так.
Прогресс – это не новое, а лучшее. Оно может быть и суперновым, и взятым из позапрошлых веков, как луки для десантников, или нынешнее траволечение по рецептам наших бабушек. Как ни обидно признавать, но «Аэлита» намного ярче, чем большая часть современных рассказов о космосе, а «Гиперболоид» интереснее занудных рассуждений о проблемах таланта.
Если получится с этим сборником, то тем более стоит поискать в навозной куче советской фантастики жемчужные зерна. Составить из них коллективные сборники «золотого века». Если не получится, то что ж… если Никитин тогда писал слабо, это не значит, что так же вяло писали и другие!
Итак, только что рухнул железный занавес сталинщины, когда фантазировать разрешалось лишь в пределах пятилетнего плана, запущены первые спутники, косяком пошли бравурные рассказы о покорителях космоса. Пошло соревнование фантастов, кто решится забросить космонавтов дальше, глубже, на дальнюю планету, на далекую звезду, в другую Галактику, в соседнюю вселенную, в антимиры…!
Далее фантастика, как всякая могучая сила, разделилась на две ветви, которые повели борьбу одна с другой. (Как в христианстве католицизм с православием, в исламе – сунниты с шиитами и т. д.)
У нас же шла борьба между фантастикой научной (сюда входила и сказочная, но с обязательностью новых идей, сюжетов или хотя бы героев) и фантастикой «как метод». К несчастью, победила фантастика «как метод», что низвело ее к одному-единственному приему в литературе. Зато, как говорили, оправдываясь, ее апологеты, к настоящей литературе, а не какой-нибудь там хвантастике…
Я, сам того не зная, принадлежал к просто фантастике, или же научной, так как для меня обязательностью было придумать новые идеи, сюжеты, стараться делать что-либо ошеломляющее, чего никто не делал, придумывать новые гипотезы гибели динозавров… вообще, обязательно что-то новое.
Работая днем литейщиком в литейном цехе, вечерами я готовил первый сборник, одновременно публикуясь по всему Союзу. Еще с первого шага я сразу же определил для себя ряд ограничений (а ограничения и есть ограничения), которые переступать не должен. К примеру, никогда и ни при каких обстоятельствах не переносить действие в капстраны, не давать своим героям иностранных имен.
Позиция редактора (он же и цензура) была проста: фантастика – это о будущем. В будущем неизбежен коммунизм. При коммунизме все чистые, умытые, идеальные. Потому, если изображаешь героя хотя бы с прыщиком, то имя надо давать американское. Или любое из капмира. У них там любая гадость возможна. И преступность, и болезни, и недостатки. Так и получалось, что иные фантасты (я не говорю о них плохо!) для лучшей проходимости своих вещей шли на такой компромисс. Жаль только, что компромисс шел за счет других авторов, которые на него не шли. А читатели получали то, что проходило, а не то, что сильнее. И слышали имена тех, кто умел смириться, а также тех, кто приходил с рекомендацией из ЦК.
Да не в квасном патриотизме дело, как обвиняют литературоведы в штатском, а в том отношении, до понимания которого они просто не доросли: чувства собственного достоинства. Представьте нелепейшую ситуацию, в которой жили все годы (да и живем): американский фантаст пишет о том, как некий изобретатель по имени Джон Смит что-то изобрел, его преследуют и пр. Но советский фантаст, а теперь и российский, зная Америку только по нашей самой правдивой в мире прессе, тоже пишет роман о бедном американском изобретателе Джоне Смите, которого преследуют и т. д. Затем при культурном обмене американец нам предлагает свой американский роман. А мы ему… что? Русский… о Джоне Смите?.. И даже не краснеем?
Та же ситуация и в фэнтези, когда пишут о драконах, принцессах, магах, троллях и феях. Писать о них – это сразу признать себя гражданином второго сорта.
Это обостренное чувство собственного достоинства может принимать странные для нормального человека формы. К примеру, когда эти рассказы я заново набирал на компьютере, приятель, заглядывая через плечо, не мог понять, почему Windows и Word на английском, хотя уже есть русские версии. А я не могу объяснить, что принять русифицированную программу – это признать себя гражданином второго сорта. Который получает адаптированные для его убогого умишка версии, получает намного позже тех, кто владеет языком… Для меня достойнее выучить язык, чтобы разговаривать на равных. Хоть и труднее.
Так же достойнее писать русскую фантастику (как американцу американскую, японцу японскую…), хотя и труднее, и голоднее. Однако это было время, когда писать можно было только под Бредбери. Здесь странным образом совпали вкусы ЦК КПСС и вкусы закомплексованных полуинтеллигентов, которые больше всего на свете боятся показаться недостаточно интеллектуально развитыми. Журналы и сборники были заполнены бездарными подражаниями. Рассказы и романы косяком шли «под Бредбери»… И как свежий глоток воздуха показалась мне присланная из Днепропетровска (где-то в середине 70-х) первая рукопись начинающего автора, который осмелился не подражать Бредбери, а, скорее наоборот, воспел техническую мощь сильных и незакомплексованных людей. Я дал самую высокую оценку, рекомендовал выпустить обязательно и как можно большим тиражом. А так как я тогда был уже старым, толстым и маститым мэтром, лауреатом и на вершине славы, то рукопись была принята, вышла под названием «Непредвиденные встречи», после чего молодой автор, Василий Головачев, стройный и с пышной шевелюрой, привез ко мне в Харьков эту первую книгу с надписью как первому рецензенту, с которого началась его литжизнь…
Где теперь те, кто поспешно писал «под Бредбери», страшась, что конъюнктура изменится? А Головачеву сейчас простор, ибо с первой же вещи никому не подражал. Гамбургский счет ему не страшен. Даже на руку. (Правда, у них есть свой довод: зато мы успели нахватать шикарные квартиры от Союза писателей, элитные дачи в Переделкино, ездили за счет Литфонда по всем заграницам… а что ты имеешь в свои далеко за 60?)
Были и другие мелкие ограничения, которые я старался не переступать. К примеру, не использовать роботов (если не считать юморесок в самом начале, но там было для смеха), машину времени. Если я не верил, что ее можно создать, то и не писал, ибо искренне полагал, что писать нужно либо только научную фантастику, либо сказочную, но в каждом из поджанров должны быть свои строгие законы и запреты. Например, я не позволял и не позволю себе свалить в кучу роботов, динозавров и бабу-ягу. Это профессионала недостойно.