Человек, изменивший мир (Сборник)
Шрифт:
Моцумото подошел к иллюминатору и стал пристально всматриваться в черный мрак космоса. И мы знали, куда он смотрит. Там была наша планета, наша Земля…
– С кем ты говоришь? – спросил он, не оборачиваясь. – Там, в большом космосе?
– С подобными себе, – ответил Разум.
Значит, в космосе есть еще такие же Супермозги? А может быть, даже…
– А есть ли на планетах, – спросил я, – подобные нам?
Разум ответил, не задумываясь:
– Вполне возможно. Я не интересовался внутренним устройством моих друзей. Знаю, что космос населен подобными
– Давно ли ты поддерживаешь с ними связь? – спросил Дагер.
– Миллионы лет. Я ведь еще очень молод. И мал. А есть Супермозги размером с Галактику!
Это и понятно: человечество жило только на одной планете…
– Скоро и ты, – сказал я, – начнешь распространяться на соседние системы. Уже строят первый звездолет…
– Да, – подтвердил Разум, – я как раз собираюсь дотянуться до ближайшей звездочки. По-моему, там есть земляные шарики, что вы называете планетами…
У меня закружилась голова. Кто собирается дотянуться: он или мы?
У коллег было не лучше. Флемминг воспаленными глазами смотрел на индикаторную панель, словно это она говорила такие несуразицы.
– Разве ты не чувствуешь, – спросил я, – когда горстка космонавтов устремляется через пространство?
– Я почувствую, – был ответ, – что тянусь к соседней системе. А вы ощущаете, что делают в этот момент какие-нибудь два-три нейрона в вашем мозгу? Из двадцати четырех миллиардов?
– А если космонавты погибнут?
– В ваших мозгах ежесекундно гибнут нейроны.
Да, он был прав. Короткоживущим клеткам человеческий организм может показаться бессмертным. Но люди умирают, другие родятся на смену. Нормальный обмен в этом сверхгигантском Разуме… который вовсе не бессмертен. Он только живет, сколько существует и будет существовать человечество…
Этот вопрос вертелся на языке у всех. И каждый избегал касаться его. Среди всяких вопросов есть и стыдные…
Первым не выдержал Дагер. Избегая смотреть на нас, он спросил Разум:
– Ты ведь не можешь состоять из однородной коры. Есть отделы главные и второстепенные. Гипофиз, мозжечек и другие. Ответь, как ты воспринимаешь нас? Все ли человечество вносит одинаковый вклад в твои мыслительные процессы? Оно у нас разделено на нации. Существуют различные народы… Различные способности…
В его глазах горел огонек непонятного фанатизма. А черт, почему непонятного? Стыдно теперь признаваться, но в тот момент я тоже с нетерпением ждал ответ. Я, как никто другой, знал истинную величину вклада, который внесли в сокровищницу мировой культуры славянские народы. Особенно украинский.
Краем глаза видел, как подались вперед Флемминг, Моше, Моцумото.
Голос ответил:
– Непонятно. Что такое – нация? Я – Разум.
А сегодня он сказал:
– Я помогу вам избавиться от болезней. Вы мне поможете избавиться от моих. И не только от войн. То, что я узнал от вас, не говорит о здоровье человеческого общества. А это очень важно и вам, и мне. Послушайте, я – Разум, обращаюсь к каждому человечку в отдельности: давайте будем сотрудничать! Мы нужны друг другу.
Не знаю, когда я вернусь к своему хобби. Да и вернусь ли вообще… Дело в том, что мне и человечеству предложили только две дороги. Одна – к звездам, вторая – в пещеры…
И нельзя одновременно идти по обеим.
Белая волна
Мария бросилась мне в объятия.
– У тебя все хорошо? – спросила она встревоженно.
– Нормально. А что?
– У тебя такое лицо… И круги под глазами. Ты замучаешь себя!
– Приходится работать круглыми сутками, Мария. Мир сотрясают волны нестабильности. Пока идут на уровне микрочастиц, но если это распространится на порядок выше? А мы не можем уловить закономерность, не знаем причину! Математический аппарат служить отказывается! Работаем круглосуточно, но разгадка ускользает, ускользает!
Рядом остановилось такси, мы забрались на заднее сиденье. За окнами побежали назад все быстрее и быстрее дома. Я ощущал на затылке легкие пальцы Марии, что перебирали волосы, поглаживали, незаметно снимали головную боль, напряжение, успокаивали…
Я повернул голову. Она внимательно смотрела на меня, в глазах были нежность и сострадание.
– Прости, – сказал я с раскаянием. – Устал, как пес. Тебе совсем не уделяю внимания.
– Ты измучился на своей работе…
– Да. Прости!
Я поцеловал ей руки. Она подставила лицо, и я целовал ее глаза, ощущал губами трепещущие ресницы, теплые нежные щеки, пухлые губы, и усталость уходила, растворялась, вымывалась из тела.
– Дорогая моя, – сказал я горько, – когда ты перестанешь уходить? Сейчас надвигаются трудные времена, нам бы вместе…
– Трудные, – согласилась она со вздохом. – Поэтому нам нельзя… Я сразу же окунусь в домашнюю возню, в стирки, кухню, буду счастлива. Выходить в суровый мир науки уже будет тягостно, неспокойно, даже страшновато. Нет, дорогой, не спеши!
Мария осталась в автомобиле, а я выскользнул возле института, торопливо взбежал по ступенькам. Когда оглянулся, темный силуэт машины уже скрылся за поворотом.
В институте я проскользнул мимо дверей шефа к своей лаборатории, бросился к установкам. Огромные, как древние животные, нагоняющие страх на новичков, они занимали почти половину нижнего этажа. К некоторым из них я уже нащупал путь, пытаясь заставить работать, над другими еще ломал голову, стараясь понять: зачем Овеществитель их создал, не для того же, чтобы пугали своим чудовищным видом?
Руководитель сделал вид, что моего опоздания не заметил. А может, не заметил и в самом деле. Усталый, посеревший, он спустился в лифте, вопреки обыкновению бегать по лестнице, тренируя сердце, сказал треснувшим голосом:
– Дальние проблемы пока оставь. Сегодня рассчитай изменения в энергетическом заряде микрочастиц. Это сейчас важнее.
– Но, – заикнулся я ошарашенно, – освоение Странных машин несет в себе так много! Вдруг в них заключены такие знания, до которых нам идти еще тысячи лет?