Человек-компьютер

Крайтон Майкл

— Что вы, дядюшка Янош, я ведь тогда еще под стол пешком ходил! — Сакач внимательно посмотрел на курьера. — Уж не боится ли ваш профессор рака легких?

— Кто его знает, может, и боится. Все равно, не к лицу привычки менять, когда ты в летах, я так полагаю.

Старик выпрямился, прислушался.

— Идет наконец! Никогда теперь лифтом не пользуется, а ведь в его годы одолеть четыре этажа…

— Господин профессор занимается спортом? — спросил Сакач.

— Простите, не знаю. Пойду скажу господину адъюнкту…

Балла вошел

в холл, бросил быстрый взгляд на Сакача и захлопнул за собой дверь кабинета. Несмотря на краткость встречи, полицейский инспектор успел его разглядеть. Это был пожилой сухопарый мужчина с серыми глазами и тусклыми светлыми волосами — в молодости они, вероятно, были темнее. Так незаметно обычно седеют блондины. Сакачу бросилось в глаза, что руки и ноги профессора словно бы с трудом повинуются воле, но некоторая замедленность движений компенсировалась суетливыми рывками.

Появился Шомоди.

— Давно ждешь? — спросил он, направляясь к другу. — Почему не вызвал меня?

— Заболтался с вашим курьером, дядюшкой Яношем. Видел и твоего профессора. Не слишком-то он приветлив.

— Посмотрел на тебя как на пустое место, да? Не любит посторонних. Конечно, если я скажу, что ты и есть тот самый человек, который был инициатором опытов с гилофорезом…

— Инициатором был не я, а Вильмош Гатц. Но неважно. Главное, дядюшка Янош тоже…

— Странные вы все-таки люди, Имрэ, — перебил его Шомоди. — Если вам требуется выяснить обстоятельства убийства короля, едете на другой конец света, в самый отдаленный уголок страны и начинаете допрашивать ни в чем не повинного конторщика налогового управления, который не имеет никакого отношения к делу.

— Что-то ты больно весел, — сказал Сакач.

Шомоди рассмеялся.

— Вот уже несколько дней, как старик стал человеком. Кажется, снова мне доверяет. Сказал, что намерен взять отпуск на недельку — врач рекомендовал ему грязевые ванны, а работу останавливать нельзя. Я должен ее продолжать, пока он не вернется. Он и записи свои мне передал. Кажется, я ошибался, а может, преувеличивал… Старик успел сделать страшно много, он показал мне три варианта теории гравитонов! Словом…

— Словом, он понял, что без тебя дело не пойдет.

— Какое дело?

— То самое, каким вы заняты. Он вынужден признать, что ты ему необходим.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего особенного. Я имею в виду очень простой и по-человечески объяснимый факт: после того, что с ним произошло, он боится, как бы его не упрекнули в умственной неполноценности. У него ведь было сотрясение мозга?

— У него был перелом основания черепа.

— Неважно. Он хочет тебе доказать, что умственно бодр, свеж и способен творить не только в знакомой ему области, но и в той, которой занимался Краммер. Думаю, некоторое время спустя, если вы добьетесь успеха с гравитонами, он снова вернется к прежней работе.

Шомоди пожал плечами.

— Твои слова до некоторой степени успокаивают.

Не понимаю только, зачем ему понадобилось переселяться в кабинет Краммера?

— Значит, этот кабинет раньше принадлежал Краммеру?

— А ты откуда знаешь? Ты же не разговаривал с Баллой. Дядюшка Янош сказал?

— Винты на табличке с фамилией, что висит на двери, совсем новые, да и сама табличка поменьше прежней. На двери ясно видны старые следы.

Не успел Сакач кончить фразу, как дверь кабинета с грохотом распахнулась. На пороге стоял профессор Балла, держась за дверной косяк, и кричал;

— Янош! Янош! Куда он запропастился?

— Доброе утро, господин профессор!

— Здравствуйте, коллега. Прошу вас, скажите Яношу, что я уже раз сто ему твердил, пусть не жалеет угля. Я хочу, чтобы у меня в кабинете было тепло. Тут оконечеть можно.

Неожиданно он заметил в холле постороннего и умолк. Шомоди сделал шаг вперед.

— Господин профессор, разрешите представить вам моего школьного товарища. Это он два года назад расследовал дело Гатца.

Глаза профессора блеснули, он улыбнулся и дружески пожал Сакачу руку.

— Рад познакомиться, прошу вас, заходите! — Он пропустил гостя вперед и добродушно добавил: — Уж не появилось ли на горизонте новое таинственное преступление? С развитием техники органы уголовного розыска все чаще прибегают к помощи ученых, все меньше места оставляют так называемой интуиции. Не правда ли, господин капитан?

Сакач огляделся. Кабинет Баллы был набит книгами и журналами. Возле полуоткрытого окна углом стоял огромный письменный стол. Одну стену сплошь занимал встроенный стеллаж, напротив стоял круглый столик с удобными креслами. Угол у двери занимала зеленая изразцовая печь, служившая источником пререканий профессора и дядюшки Яноша.

Балла сел за письменный стол и выжидающе посмотрел на Сакача.

— Я все еще старший лейтенант, господин профессор, — с улыбкой сказал Сакач и опустился в кресло. — У нас не так-то легко получить очередное звание. А что касается научных методов и интуиции, не думаю, чтобы развитие техники кардинально повлияло на методику криминалиста. Я вообще-то избегаю слово «интуиция». Правильнее сказать — ощущение, догадка. Мне трудно объяснить, но иногда, особенно в тех случаях, когда расследование застывает на мертвой точке, у меня возникает смутная догадка, и в большинстве случаев она подтверждается.

Профессор недоверчиво улыбнулся.

— Иными словами, вы отрицаете роль точных наук? Тот непреложный факт, что они приобретают первостепенное значение в нашей жизни?

— Ни в коем случае! Но простите, господин профессор, я все-таки больше доверяю собственным мозговым извилинам, чем вашим компьютерам.

Балла рассмеялся.

— Неплохой рипост! Выигрыш темпа, удар в голову. И укол попал в цель! Значит, по-вашему, криминалист прежде всего должен обладать чувствительной, как сейсмограф, душой?