Человек, который бросил Битлз
Шрифт:
Когда мои попытки донести до него смысл моей миссии закончились позорным провалом, он вызвал одного сотрудника, прекрасно говорившего по-английски. Я начал рассказывать про великих БИТЛЗ, но тут в комнату ворвался официант и возбужденным голосом стал что-то говорить по-немецки. Я подумал: «Уж не налет ли полиции?» — в нашем деле это обычная история, — и срочно убрал пленки назад в портфель.
Но я зря волновался. Полиция была тут ни при чем. Просто маленькая неприятность с одним посетителем. Маленькая? Официант оставил дверь открытой, и мне было видно, что происходит там, в глубине. На полу лежал человек. Ему приходилось крайне туго: толпа официантов и вышибал, окружив его плотным кольцом, избивала его ногами. Делали они это спокойно, бесстрастно, с типично немецкой деловитостью. Несчастный
Конечно, Ливерпуль меня закалил, но все равно мне стало дурно при виде этой жестокой расправы. Что бы он там не натворил, но сейчас он был беспомощен и не мог представлять опасность. Бруно Кошмидер придерживался иной точки зрения. Его глаза загорелись огнем возбуждения. Воинственный пыл охватил его. Рывком выдвинув ящик стола, он вытащил оттуда толстую дубинку из черного дерева. Для калеки Бруно оказался очень подвижен и проворен. Наверное, это осталось у него с тех времен, когда он работал в цирке и должен был уметь увертываться от ведер «краски», которой клоуны всю дорогу обливают друг друга. Размахивая дубинкой, он, прихрамывая, побежал к месту происшествия. Прибежав туда, он крикнул, чтобы все расступились, что и было сразу исполнено с дисциплинированностью хорошо вымуштрованных солдат. Ринувшись в образовавшуюся брешь, Бруно набросился на несчастную груду мяса, лежавшую на полу, и обрушил на нее град ударов своей дубинкой. Я понял, что с этим человеком ссориться опасно. Закончив «работу», экс-клоун велел убрать с пола то, что там оставалось.
Да, в этом городе надо быть очень, очень осторожным. Наш Гарстон-Бас в сравнении с ним выглядит прямо, как сад отдыха. Кошмидер вернулся в офис. Я снова вытащил пленки из портфеля. «Извините за это, — сказал он через переводчика. — Но вы понимаете: в нашем деле без этого не бывает.» Да, тут он был прав, ничего не скажешь. Бруно сел и стал вытирать кровь на дубинке. Потом он заботливо положил ее назад в ящик стола и удобно откинулся в кресле. Единственным свидетельством его недавних доблестных усилий была маленькая капелька пота, сверкавшая на верхней губе. Я пустился в рассказ о ливерпульской «сцене», о группах, клубах, и, конечно, о своей роли в этих делах. «Я — менеджер лучших в мире бит-групп», — скромно сообщил я. Это мой принцип: если надо что-то продать — продавай, но продавай по большому счету. Бруно спросил: «Они не хуже Томми Стила?» Бедный Томми. В тот день я смешал его с грязью. «Кого? Томми Стила? Да это же фуфло! — с отвращением сказал я. — Ну вы и скажете тоже! Да он им в подметки не годится!» Впоследствии я пересказал эту сцену Томми Стилу, и мы оба хохотали до упаду. «А Элвис Пресли?» — спросил Бруно. «Что? Элвис Пресли? Да это же ничто по сравнению с моими группами, особенно с БИТЛЗ!» Бедняга Элвис! Он попал в одну компанию с поверженным Томми Стилом. «Да вы только послушайте их! Они будут следующей большой сенсацией после Zip Fastener.» [4] «Zip Fastner? — переспросил Бруно. — Это что, такая группа?» Нет, Бруно, приятель, это просто такой речевой оборот.
4
Застежки «молния».
Бруно оживлялся все больше и больше. «Если его ребята лучше Элвиса Пресли и Томми Стила, то я на них здорово заработаю», — наверное, эта мысль вертелась у него в голове. Чтобы это оживление, не дай бог, не прошло, я указал ему на то, что его тутти-фруттиевая группа в Ливерпуле не продержалась бы и двух минут. Они никуда не годятся. Это пародия. Пятно на доброй репутации поп-музыки. А вот если он вместо них возьмет моих ребят, публика будет прыгать все время, а не только когда включаются джук-боксы, а так называемый «бэнд» берет перерыв. «Вы сколотите целое состояние [5] , — сказал я. — Вот увидите. Огромное состояние.» «Йа?» «Йа, йа, яволь», — подтвердил я. Еще не слышав мои пленки, Кошмидер перешел к финансовым вопросам. Сколько я хочу за свои потрясающие группы? Я сказал, что рассчитываю на 100 фунтов в неделю и оплату транспортных расходов на переезд из Ливерпуля. Он не возражал.
5
Fuckin' fortune.
«Музыка — здесь?» — спросил он, похлопывая по лежавшим на столе пленкам. «Да, здесь. У вас есть магнитофон?»
Да, у него был — роскошный «Грюндиг». Итак, теперь он сможет своими ушами услышать поразительный звук Мерсисайда. Ты помнишь, дорогой читатель, что я поручил Битлам и другим ребятам записать свои песни на пленку, а сам ушел на деловую встречу? Помнишь, я писал, что мне надо было бы остаться и самому проследить за ходом записи, плюнув на встречу с бухгалтером? Но я этого не сделал. Идиот! Вы, конечно, догадались уже, в чем дело.
«Вы только послушайте, что здесь записано, — говорил я, пока Бруно заправлял ленту. — Это вас так потрясет, что вы уже больше никогда не будете таким, как прежде.»
Наконец, пленка была заправлена, и Бруно включил воспроизведение. Я ждал, что вот сейчас раздастся звук БИТЛЗ, лицо Бруно расцветет в улыбке и он тут же подпишет контракт. Вот он, великий, волнующий момент! «Весь Гамбург будет валяться у их ног…» — тараторил я, и вдруг осекся: из аппарата понеслась не музыка, а какая-то страшная какофония. Звуковая дорожка к плохому фильму ужасов. Лицо Бруно вытянулось. Я не верил своим ушам. «Постойте, вы уверены, что ваша машина в порядке? Или вы не так заправили ленту? По-моему, что-то с магнитофоном. Он исправен?» «О, йа, он исправен. Отличная, надежная машина. С ней все в порядке. Она всегда исправна.»
Мы пробовали и так, и этак, но звук был все тот же: никакой музыки, один жуткий шум. Бруно посмотрел на меня. Его взгляд говорил: «Ты что, разыгрываешь меня?» Я заверил его, что не разыгрываю. После того, как мы полчаса провозились с магнитофоном, мне стало ясно: Битлы и все остальные угробили сессию записи. Надо было мне остаться! Дурак я, что пошел к бухгалтеру в тот вечер. Я даже не помню, по какому делу мне надо было увидеть его. Наверняка по пустяковому.
«Мне очень жаль, герр Кошмидер, что все так получилось», — пробормотал я. Он видел, что я искренне расстроен. Проделать такой путь из Ливерпуля, приехать в Гамбург с сердцем, полным надежд и энтузиазма, и с портфелем, полным… бесполезного хлама! В тот момент я готов был убить Джона, Джорджа, Пола и Стюарта. К счастью, хрипящие, скрипящие пленки не смутили Бруно. Он не потерял интереса к ливерпульской «сцене». «Вы можете сделать другую запись и прислать мне?» — спросил он. «Да, конечно.»
Я покидал офис Кошмидера, проклиная все на свете. На душе у меня было скверно. Из Ливерпуля в Гамбург с мешком хлама! «Пришлите мне новые пленки», — сказал на прощанье Бруно, пожимая мне руку. С тяжелым сердцем я возвращался в Ливерпуль, и в полном одиночестве: Лорд Вудбайн остался в Гамбурге, ему там ужасно понравилось. Похороните этого человека в навозной куче — он все равно воскреснет, благоухая ароматом роз, как говорит один мой армейский дружок. Славный малый, Вуди. Такой нигде не пропадет.
Глава тринадцатая
«Ах ты, скот! Знаешь, сколько голодных ртов я должен накормить?»
Оказавшись снова в Ливерпуле, я вскоре забыл про Гамбург. Но я, конечно, снял стружку с Битлов за то фиаско с пленками.
«Не мы одни пользовались этой машиной.» «Брось, Эл. Почему ты думаешь, что именно мы сломали ее?» «Давай, сделаем другую запись. Мы все скинемся и оплатим тебе дорогу туда и обратно.» «Скинемся?» Я взорвался. «Они скинутся! Да у вас гроша нет за душой! Нет, вы подумайте: они скинутся!» Я фыркнул. Они притихли.
Я получил от Ларри Парнса письмо, в котором он предлагал моим группам работу на летний сезон в Блэкпуле и Ярмуте: аккомпанировать «конькам из его конюшни». Он предлагал неплохие деньги. Настроение у ребят заметно поднялось: весна, перспективы на лето, оживление соков, регенерация жизни. А Гамбург я списал со счетов.
В то время (1960 г.) дела мои шли отлично, «Голубой Ангел» приносил солидные доходы. Он превратился в Мекку местных «свингеров», богатых и не очень богатых, молодых и не очень молодых.