Человек который видел антимир (Научно-фантастические рассказы)
Шрифт:
Яркая вспышка света залила лабораторию и погасла. Сразу же изменилась и форма кривой на экране. Одновременно с уменьшением амплитуды на кривой возникли колебания значительно более высокой частоты.
Так повторилось три раза.
– Можете идти, Марина.
Васильев сел на стул и обхватил голову руками. Некоторое время он сидел неподвижно, затем, приняв решение, взял со стола папку и направился во второй этаж.
Несколько секунд он нерешительно стоял около двери с табличкой:
Профессор А. А. Сильвестров - Можно к вам, Анатолий Александрович?
–
– Извините, Анатолий Александрович. Я к вам сегодня пришел по сугубо личному делу, по поводу... Ну, словом, в качестве пациента.
– Что случилось?
– Последнее время со мной происходит что-то странное. Какие-то приступы оцепенения. Это не сон и не обмороки. Я хорошо слышу все, что делается в лаборатории, но вместе с тем испытываю непонятные ощущения, которых не могу объяснить. В мозгу возникает какое-то подобие образов, совершенно мне чужих. Как будто кто-то старается мне их внушить, однако эти образы настолько отвлеченны, что я их не могу связать с какими-либо конкретными представлениями.
– И давно это у вас?
– Началось дней десять тому назад. Вначале приступы продолжались не более нескольких минут. В течение последних трех дней их длительность резко увеличилась. Сегодняшний продолжался два часа.
– Раздевайтесь!
– коротко сказал Сильвестров.
Осмотр занял немного времени.
– С такой нервной системой, как у вас, - сказал профессор, - можно в космос отправлять. Решительно ничего не могу обнаружить. Может быть, легкое переутомление. Как вы спите?
– Сплю хорошо.
– Старайтесь побольше отдыхать. Кстати, как дела в лаборатории?
– Последний опыт проходит удачно. Нам удалось не только сохранить мозговую ткань в условиях искусственной питательной среды и газообмена, но и даже поддержать в какой-то степени ее жизнедеятельность. Части мозга, взятые у различных кошек, отлично приживляются друг к другу.
Сейчас у нас в искусственных условиях живет, если можно так выразиться, гигантский комок мозговой ткани, содержащий, более восьмидесяти миллиардов нервных клеток.
– Ого! В восемь раз больше, чем насчитывает человеческий мозг! Почему же они не погибают, как в предыдущих опытах?
– Мы установили, что отсутствие раздражителей вызывает быструю гибель нервных клеток. В этом опыте клетки периодически подвергаются раздражению ультрафиолетовым облучением и электромагнитным полем высокой частоты.
– И как же они на это реагируют?
– Вначале никак не реагировали. Последнее время нам удается через вживленные контакты записывать на осциллографе колебания с частотой три герца и амплитудой восемьсот - девятьсот микровольт.
– Дельта-ритм?
– Совершенно верно! Вначале весь ансамбль давал один и тот же ритм.
Потом различные участки начали проявлять отклонения в пределах полутора герц по частоте и триста - четыреста микровольт по амплитуде.
– И что же из этого следует, по-вашему?
Васильев замялся.
– Видите ли, Анатолий Александрович:
– Тем более, что она лишена всяких органов чувств, - добавил профессор.
– Это не совсем так. Она пользуется моими органами чувств.
– Что?!
Сильвестров привстал со стула.
– Вот посмотрите: здесь запись биотоков этой ткани после воздействия на нее вспышкой света. Никакой реакции нет. А вот запись, сделанная в моем присутствии: ясно видно изменение амплитуды и частоты после трех вспышек света. Контрольный опыт, проведенный при участии Марины, этого эффекта не дал. Ткань реагирует на свет только в моем присутствии.
Профессор тихонько свистнул, разглядывая осциллограммы.
– Постойте! А это что такое?
– Это моя энцефалограмма во время приступа.
– Но ведь здесь явно наложенный дельта-ритм!
– Совершенно верно. В обычном состоянии он у меня не проявляется.
Некоторое время оба молчали.
– Почему вы сразу об этом не сказали?
– спросил профессор.
– Все это так необычно. Я сам себе не верю. Приступы оцепенения наступают у меня только в непосредственной близости к аквариуму с тканью.
С каждым днем ее воздействие на меня становится все более ощутимым.
Сильвестров внимательно рассматривал осциллограммы.
– Постараемся разобраться во всем последовательно, - прервал он, наконец, молчание.
– Мы должны дать ответ на три вопроса. Во-первых, может ли мозговая ткань, взятая у различных кошек и сросшаяся в единый комплекс, в искусственной питательной среде, в присутствии окислителя и внешних физических раздражителей, проявлять признаки жизнедеятельности, характерные именно для нервных клеток? Я считаю, что может; в этом ничего удивительного нет. Удается же поддерживать в работоспособном состоянии изолированное от организма сердце со всеми свойственными ему мышечными сокращениями. Так?
Васильев кивнул.
– Второй вопрос: способна ли ткань в этих условиях на тот вид деятельности, который мы называем мыслительными процессами? На этот вопрос невозможно ответить, пока мы не уточним само понятие мыслительной деятельности. Конечно, существует разница в процессах, протекающих в мозгу человека, решающего математическую задачу, и лисы, преследующей зайчат.
Однако, если проанализировать биотоки их мозга в это время, то окажется, что в обоих случаях мы сталкиваемся с весьма сходными явлениями возбуждения и торможения различных участков мозга, дающими очень сложную картину наложенных друг на друга электрических импульсов.