Человек меняет кожу
Шрифт:
– Ты большой ребёнок, Володя, – она мягко погладила его по голове. – Извини меня, дуру, что занимаю тебя пустяками. У тебя и без того достаточно дел. Ну иди, ты собирался сегодня поработать.
– Мне казалось, ты хотела мне что-то сказать?
– Нет, я пошутила, – буду спать.
Он вертелся по комнате, не находя слов. Она уткнулась в подушку и притворилась засыпающей. Он посуетился ещё на цыпочках, чувствуя, что будет нехорошо, если сейчас уйдёт, окликнул её вполголоса. Она не ответила. Он прислушался к её ровному дыханию, – спит, потом взял портфель, тюбетейку и тихо вышел.
Прохлада летнего утра показалась горькой на вкус. Он шёл и мысленно перебирал
Синицын вошёл в партком, тяжело сел за стол и подпёр голову руками. Он чувствовал, что не сможет хорошо работать. Взгляд его упал на большой жёлтый конверт, лежавший на видном месте. На конверте кривыми арабскими буквами значился адрес: «В комитет коммунистической партии». Синицын разорвал конверт, внутри лежал большой лист бумаги, исписанный карандашом. Неуклюжие арабские буквы бежали справа налево кривыми рядами, то соскальзывая вниз, то опять карабкаясь кверху. Внизу листа виднелись оттиски пальцев. Это напоминало запутанное упражнение из учебника дактилоскопии.
Он пересилил себя и стал читать по складам, с трудом собирая рассыпанные буквы и склеивая из них слова:
Нижеподписавшиеся дехкане, бедняки и батраки, а также рабочие доводят до сведения коммунистической партии и советской власти, а также ГПУ, чтобы обратила внимание, арестовала и расстреляла врага советской власти и пособника эмира бухарского, а также басмачей и капиталистов Афганистана, Уртабаева Саида, родом из Чубека, который-то Уртабаев работает на строительстве до сих пор в чине инженера…
Синицын потёр лоб и пододвинул бумагу поближе.
…чему имеются многие доказательства.
Когда три недели назад бежали в Афганистан главный бухгалтер и начальник технического отдела, то убежали вместе с ним два рабочих-афганца, которые афганцы им служили за проводников. Афганцев этих принял на работу Уртабаев, а кроме того, за день до того, как они убежали в Афганистан, они заходили к Уртабаеву Саиду и уходили от него со свёртком, что подтвердить могут дехкане-рабочие Олим Ассаметдинов, Ходжа Муминов, Джокобджон Абдурасулов и Абдулла Имам Берды, которые рабочие работают на первом участке и, проходя по улице, видели выходящих от Уртабаева со свёртком афганцев и очень удивлялись.
О происшедшем сообщаем советской власти, потому в прошлом году, за три дня до басмаческого налёта, к Уртабаеву Саиду приходили тоже из Афганистана два дехканина под предлогом, что хотят организовать в Афганистане колхоз, а три дня спустя был из Афганистана басмаческий налёт и много дехкан-доброотрядцев было перебито. А к этому есть свидетели Одине Такиев и Хальмурад Икрамов.
А также, когда басмачи у кишлака Киик напали из засады на добровольческий отряд, которому служил проводником Иса Ходжияров, дехканин, колхозник и кандидат партии, а которому отряду предводил Уртабаев, то были в бою убиты милиционеры Ибрагим Рахимов, Хаким Миркуланов, предрика Абду Рахим Курбанов, прокурор Хан-Назар Худайкулов, дехканин Раджаб Самандаров и другие, которых не помнят, а также расстреляны басмачами, по приказу Уртабаева, два русских техника, а сам Уртабаев курбашой [31] Файза был отпущен с почётом на басмаческом коне. О чём засвидетельствовать может кандидат партии Иса Ходжияров из колхоза «Красный Октябрь», который не донёс советской власти об этом раньше по своей неграмотности. А что всё сказанное действительно правда, о том настоящим подтверждаем.
31
Главарь басмаческой шайки.
Следовали оттиски нескольких десятков пальцев.
…Синицына встала поздно, с головной болью. Пока она мылась, сушила волосы, гладила платье, перевалило уже за полдень. Торопиться было некуда. Она медленно одевалась, долго рассматривая в зеркало своё лицо, посеревшее и усталое от бессонницы. Заметила под глазами две морщинки, долго пыталась стереть их кремом, как стирают резинкой черту от карандаша, оказавшуюся на поверку царапиной на самой бумаге. Потом раздражённо отодвинула зеркало и, повязав платок, собралась в клуб.
В квартиру постучали. Вошёл Комаренко.
– А Володьки нет. Он в парткоме.
– Я, собственно, к вам, Валентина Владимировна.
– Чему приписать такую честь? – Она шутливо подвинула гостю табуретку.
– Есть дело. Не хотел вас утруждать, предпочёл сделать себе удовольствие и навестить вас лично.
– Вы очень любезны. Хотите чаю с курагой?
– Только что пил. Больше не вмещается. Приберегите курагу, в следующий раз приду специально.
– Всегда рада вас видеть. Итак, что за дело у вас ко мне?
– Дело вот какого рода. Кригер вчера утром, за несколько часов до самоубийства, переслал мне папку по делу некоего Кристаллова, которого рассматривали раньше как простого уголовника, а в процессе следствия выяснилось, что дело носит скорее политический характер. Так вот, среди бумаг Кристаллова найдена записка. Она написана на листке, вырванном из книжки. На оборотной стороне этого листка стоит ваша подпись. Кригер приложил книжку Киплинга с вырванным первым белым листком и пишет, что листок этот вырван, по всем данным, именно из этой книги, которую он брал у вас. Хотелось бы получить от вас по этому вопросу кое-какие указания.
– Кригер писал мне накануне самоубийства и просил зайти к нему. К сожалению, меня не было в этот день дома. Зайдя к нему на следующий, я уже опоздала. Вряд ли я смогу вам дать по этому вопросу какие-либо дельные указания. Мои книжки ходят по людям. Все мои знакомые берут читать постоянно. Возможно, что они в свою очередь одалживали кому-нибудь из своих знакомых. Кто-нибудь мог выдрать листок, на котором была помечена моя фамилия, а кто именно – это сейчас трудно будет установить.
– Попытаемся. Круг ваших знакомых, которым вы даёте читать книги, не так уж велик. Постарайтесь вспомнить, кому именно вы давали эту книгу.
– Боюсь, что могу ошибиться.
– Это не страшно. Назовите ряд людей, кому вы обычно даёте книги. Как-нибудь доберёмся.
– Кому я давала эту книгу? До того как я её дала Кригеру, она, помню, была у Уртабаева. Уртабаев, по-моему, держал её довольно долго. Она валялась, наверное, у него на столе, и кто-нибудь из посетителей легко мог выдрать из неё листок.
– Так. А ещё кому одалживали, не припомните?
– Нет, не припомню. Это было давно.
– Значит, Уртабаеву вы одалживали её наверное? И у Уртабаева она залежалась долгое время?