Шрифт:
Ларри НИВЕН
ЧЕЛОВЕК-МОЗАИКА
В году нашей эры 1900 Карл Ландштейнер разделил человеческую кровь на четыре типа: А, В, АВ и О - по совместимости. Впервые стало возможно сделать пациенту переливание крови с некоторой надеждой, что это его не убьет.
Движение за отмену смертной казни едва успело начаться и уже было обречено.
ВХ83УОАГН7 - таков был его телефонный номер, номер его водительских прав, его номер в системе социальной безопасности, номер его вербовочной и медицинской карточек. Два из этих номеров у него уже отобрали, а остальные больше не имели значения - все, кроме медицинской карточки. Звали его Уоррен Льюис
До суда еще оставались целые сутки, но сомнений в приговоре у него не было. Лью был виновен. На случай, если бы кто-то в этом усомнился, обвинение располагало железными доказательствами. Завтра в восемнадцать часов Лью приговорят к смерти. Брокстон по тому или иному поводу подаст апелляцию. Апелляция будет отклонена.
Камера была маленькая, удобная и обитая войлоком. Это не бросало тень на вменяемость заключенного, хотя безумие больше и не служило оправданием нарушителю закона. Три стены были простыми решетками. Четвертая стена, наружная, была цементной, окрашенной в приятный для глаза зеленый цвет. Но решетки, отделявшие его от коридора, от угрюмого старика справа и от крупного, слабоумного на вид подростка слева - решетки состояли из четырехдюймовых прутьев, отстоящих друг от друга на восемь дюймов и защищенных силиконовым пластиком. Четвертый раз за день Лью вцепился руками в пластик и попытался его отодрать. На ощупь он был как подушка из губчатой резины с твердым сердечником в карандаш толщиной и не отдирался.
– Это нечестно, - сказал Лью.
Подросток не пошевелился. Все десять часов, которые Лью находился в камере, этот парнишка просидел на краю койки; прямые, черные волосы падали ему на глаза, а щетина на лице постепенно становилась все темнее. Его длинные волосатые руки двигались только во время еды, а все остальное не двигалось вовсе.
Старик при словах Лью поднял взгляд. Он спросил со злобным сарказмом:
– Тебя оклеветали?
– Нет. Я...
– По крайней мере, ты честен. И что же ты натворил?
Лью ответил. Он не мог избавиться от нотки оскорбленной невинности в голосе. Старик насмешливо улыбнулся и кивнул, словно ждал именно этого.
– Глупость. Глупость всегда каралась по высшей мере. Если уж тебе понадобилось быть казненным, так почему не за что-то стоящее? Видишь парня по ту сторону от тебя?
– Конечно, - ответил Лью, не оборачиваясь.
– Он - органлеггер.
Лью почувствовал, что лицо его застыло от ужаса. Ему пришлось взять себя в руки, чтобы еще раз посмотреть в соседнюю клетку - и каждый нерв в его теле содрогнулся. Парень глядел на него. Тусклыми глазами, едва видящими из-под копны волос, он смотрел на Лью, как мясник мог бы смотреть на говяжью тушу не первой свежести.
Лью поплотней придвинулся к прутьям между своей камерой и камерой старика. Голос его перешел в громкий шепот.
– Сколько человек он убил?
– Ни одного.
– ?
– Он был на захвате. Находил кого-нибудь, шатающегося в одиночку посреди ночи, усыплял наркотиком и отводил к доку, который заправлял шайкой. Все дела с умерщвлением выполнял док. Если бы Берни приволок мертвого клиента, док бы с него самого снял шкуру.
Старик сидел почти прямо напротив Лью, спиной к нему. Говоря, он оборачивался через плечо, но теперь, казалось, потерял к разговору всякий интерес. Руки его, скрытые от Лью костистой спиной, пребывали в постоянном нервном движении.
– Скольких он захватил?
– Четверых. Потом попался. Он не очень-то
– А ты что сделал такого, что оказался здесь?
Старик не ответил. Он совершенно перестал обращать на Лью внимание, плечи его подергивались от движения рук. Лью пожал плечами и упал на свою койку.
Было девятнадцать часов, четверг.
В банду входило трое захватчиков. Берни еще не судили. Другой был мертв, он шагнул через край пешеходной дорожки, когда почувствовал, как щадящая пуля вошла в его руку. Третьего везли на каталке в госпиталь, находящийся рядом с судебным присутствием.
Официально он был еще жив. Его осудили, апелляция его была отклонена, но он был еще жив, когда его везли под наркозом в операционную.
Интерны подняли его со столика и ввели в рот загубник, чтобы он мог дышать, когда его погружали в охлаждающую жидкость. Его опустили без всплеска и, когда температура тела понизилась, ему впрыснули в вены еще одно вещество. Примерно полпинты. Температура тела упала до точки замерзания, удары сердца отстояли друг от друга все дальше и дальше. Наконец сердце остановилось. Но оно могло еще забиться вновь. Случалось, на этой стадии приговор отменялся. Официально органлеггер был все еще жив.
Врача заменяла череда механизмов, по которой двигалась лента конвейера. Когда температура тела достигла определенной точки, лента двинулась с места. Первая машина совершила серию надрезов на грудной клетке. С механической искусностью "врач" выполнил кардэктомию.
Теперь органлеггер был официально мертв. Его сердце тотчас отправилось на склад. За ним последовала кожа - почти вся одной частью и вся в живом состоянии. "Врач" отделял ее с изощренным тщанием, словно разбирая хрупкую, гибкую, чрезвычайно сложную мозаику. Мозг был испепелен и пепел сохранили для погребальной урны; но все остальное тело, все его части, и пузырьки, и пергаментные тонкие пленочки, и сосуды, отправилось на хранение в госпитальные банки органов. Любую из этих частей можно мигом упаковать в транспортировочный сосуд и переправить в любую точку света немногим более, чем за час. Если шансы выпадут хорошо, если определенные люди слягут с определенными болезнями в определенное время, органлеггер может спасти больше жизней, чем отнял.
В чем и состоял весь смысл.
Лежа на спине и уставившись в телевизионное устройство на потолке, Лью вдруг задрожал. У него не хватало сил вложить в ухо звуковое устройство и бесшумное движение мультипликационных фигурок внезапно сделалось страшным. Он выключил телевизор, и это тоже не помогло.
Его разберут на части кусок за куском и все сохранят. Он никогда не видел банков-хранилищ органов, но его дядя был хозяином мясной лавки...
– Эй!
– выкрикнул он.
Глаза парня, единственная живая часть его тела, повернулись. Старик изогнулся, глядя через плечо. Охранник в конце зала на мгновение поднял взгляд, потом вернулся к чтению.
Страх сидел у Лью в животе, бился у него в горле.
– Как вы можете это выносить?
Парень уставился в пол. Старик ответил:
– Что выносить?
– Ты что, не знаешь, что с нами должны сделать?
– Только не со мной. Меня-то им не разделать, словно свинью.
Лью тотчас оказался у решетки.
– Почему?
Старик сильно понизил голос.
– Потому что у меня бомба там, где должна быть бедренная кость. Я намерен себя взорвать. Того, что они найдут, никогда не удастся использовать.