Человек наизнанку

Варгас Фред

– Девушке надо выспаться, – резонно заметил Полуночник. – Ей завтра еще с горы спускаться.

– Ты прав, – согласился Солиман.

– Да ладно, – махнула рукой Камилла.

– У нас нет ружья, – напомнил Полуночник, сердито покосившись на Камиллу. – Что делать будем, если его обнаружим?

– Он не пойдет по дороге через перевал, – задумчиво произнес Солиман. – Он найдет тропинку где-нибудь в стороне. В лучшем случае мы его случайно заметим или услышим. И точно узнаем, когда его ждать в Луба.

Полуночник поднялся, опираясь на свой массивный посох, сложил табурет и сунул его под мышку.

– Девушка, оставляю вам пса, – обратился он к Камилле. – Интерлок

женщин защищает.

Он приосанился и торжественно пожал ей руку, словно партнеру после матча, потом забрался в фургон. Солиман подозрительно взглянул на него и полез следом.

– Слушай, я не советую тебе спать нагишом, – сказал он старику. – Признайся, тебе ведь и в голову не пришло, что здесь нельзя спать нагишом.

– Соль, это моя кровать, что хочу, то в ней и делаю. Черт!

– В том-то и дело: ты будешь не в кровати, а на кровати. В этом чертовом фургоне жара неимоверная.

– И что с того?

– А то, что она пройдет мимо тебя, когда соберется спать. Она вовсе не обязана созерцать тебя во всей красе.

– А ты как же? – с сомнением спросил Полуночник.

– И я так же. Сейчас что-нибудь напялю.

Солиман важно посмотрел на старика. Тот вздохнул, сел на кровать.

– Если тебе будет приятно, тогда конечно, – согласился он. – Да, парень, с тобой непросто. Скажи-ка, Соль, откуда ты всего этого набрался?

– «Цивилизация…» – начал было молодой человек.

Полуночник прервал его взмахом руки:

– Да заткнись ты со своим чертовым словарем.

Солиман спрыгнул на землю. Неподалеку от фургона Камилла всматривалась в темнеющий горизонт. Она стояла боком к Солиману, сунув руки в задние карманы брюк. Нежная линия профиля, четкий очерк подбородка, гибкая шея, темные волосы, коротко остриженные на затылке. Солиман всегда считал Камиллу утонченной, чистой, почти безупречной. Его крайне смущало то, что она будет спать так близко от него. До отъезда он об этом даже не думал. Камилла – просто водитель, и Солиману не приходило в голову, что он может спать с водителем. Но теперь, когда грузовик остановился, Камилла перестала быть водителем и превратилась в женщину, которая спит на кровати в каких-то двух метрах от вас, и между вами только брезентовая штора, но разве кусок брезента – серьезная преграда? А такая женщина, как Камилла, спящая в двух метрах от вас, – это, пожалуй, слишком.

Девушка обернулась.

– Не знаешь, поблизости есть какой-нибудь ручей или что-то в этом роде? – спросила она.

– Сколько угодно, – поспешно ответил Солиман. – В пятидесяти метрах отсюда есть родник и небольшой водоем. Пока ты дремала, мы ходили туда мыться. Иди, пока не стало совсем холодно.

Внезапно он подумал, что вот сейчас она снимет куртку, джинсы, сапоги, – и у него перехватило дыхание. Он вообразил, как она плещется под струей воды всего в нескольких сотнях метров от него, совершенно нагая и такая беззащитная, и ее белая кожа светится в темноте. Без грузовика, без сапог, куртки и майки она представлялась ему такой уязвимой, словно защищавшая ее скала вдруг куда-то подевалась. Безоружная – значит доступная. Пятьдесят метров – это же пустяк.

Да, почти доступная. Вечно это «почти», в нем-то и загвоздка. Если бы сейчас ты пробежал эти пятьдесят метров, что отделяют тебя от обнаженной девушки, беззаботно купающейся в ручье, и если бы обнаженная девушка была рада тебя видеть, многие проблемы вселенной разрешились бы куда проще. Но так не получится. Никогда. Эти последние пятьдесят метров – непреодолимое препятствие, как в начале, так и в середине, и в конце. Ничего не выйдет.

Камилла с полотенцем на плечах прошла мимо него. Солиман, сидя на земле по-турецки, крепко обхватил руками колени.

Почти доступная. Последние пятьдесят метров – самые трудные на свете.

XIX

Приехав в Авиньон накануне вечером, Жан-Батист Адамберг уже успел найти глухое местечко на другом берегу Роны, идеально подходящее для приведения мыслей в порядок. Где бы ни оказался комиссар, «основной инстинкт» помогал ему в считанные часы отыскать тихий уголок, что было для него жизненной необходимостью. Отправляясь в путешествие, Адамберг никогда не думал о том, где окажется. Он знал, что найдет. Эти безлюдные места, без которых он не мог обходиться, повсюду – независимо от рельефа, климата и растительности – были более или менее одинаковы, что здесь, в Авиньоне, что на другом конце света. Просто следовало найти достаточно пустынное, дикое, скрытое от посторонних глаз место, где можно было без помех расслабиться, достаточно невзрачное, чтобы ни у кого не возникло желания осматривать его и выражать свое восхищение. Захватывающе прекрасные пейзажи сковывают свободу мыслей. Они слишком навязчивы и не позволяют запросто где-нибудь усесться, ни на что не обращая внимания.

Весь день Адамберг провел в комиссариате Авиньона, расставляя ловушки упрямому дельцу, родственнику того молодого человека, который был убит в Париже, на улице Гей-Люссака. Игра только начиналась, не следовало подгонять события. Комиссар втянул парня в странный разговор ни о чем, и постепенно подозреваемый зашел гораздо дальше, чем собирался, словно лодка без весел, плывущая по воле волн. Пока сообразишь, что к чему, уже поздно, до берега не добраться. Адамберг умело опутывал собеседника вопросами, он всегда прибегал к этому приему в трудных случаях, однако когда кто-нибудь из его коллег, например его заместитель и друг Данглар, просил объяснить, в чем заключается его метод, комиссар вставал в тупик. Он не знал. Он просто пользовался этим приемом, когда ему попадались люди, на которых другие методы не действовали. Что это за люди? Ну, например, такие, как этот тип из Авиньона.

Пока что этот парень еще смутно отдавал отчет в том, что комиссар заводит его туда, куда ему заходить не следует, – в опасные воды, где дна не видно. И парень сопротивлялся. Дергался, пытаясь освободиться. Адамберг прикинул, что ему понадобится еще часов двенадцать, чтобы окончательно вывести его из равновесия и сломать. В конце концов он услышит признание в убийстве на улице Гей-Люссака, и на какое-то мгновение его охватит радость, которую он испытывал всякий раз, когда интуиция и рассудок действовали заодно. Адамберг улыбнулся. Он часто сомневался, но только не сейчас. Парень получит сполна, это только вопрос времени.

Отыскав на берегу Роны крохотную полянку, окруженную раскидистыми ивами, в стороне от тропинки, вьющейся по берегу реки, он сел на траву и опустил в воду длинную ветку. Он смотрел, как она гнется под напором течения, а вода бурлит, обходя препятствие, затем вновь спокойно струится, унося опавшие листья. Конечно, это занятие не на всю жизнь.

Он звонил в Париж. Сабрина Монж пока ничего не предпринимала, чтобы его найти. Поняв, что комиссар вечером не вернулся домой, она оставила на посту у двери одну из своих юных рабынь, а сама разбила лагерь у другого выхода, через систему подвалов. Вторая рабыня играла роль агента по снабжению. Однако, не обнаружив Адамберга на следующий день ни с одной, ни с другой стороны, она, как сообщил Данглар, стала проявлять признаки беспокойства.