Человек-Олень
Шрифт:
— Ты, говорят, хочешь того… чтобы войны не было и все такое прочее. Х-м! Ерунду ты затеял, Киялхан, вот что…
— Да, черт возьми, я объявляю войну войнам! — закричал из ямы Киялхан. — Но первый мой враг ты! Тебе я тоже объявляю войну! Исчезни отсюда, пока цел!..
Потом приходил дядя Киялхана, пастух. Постоял и, так и не решившись заговорить, ушел… Прибыл наконец бригадир, ткнул камчой в пустоту ямы и закричал:
— Эй! Полоумный! Чего ты там ищешь, а? Лучше бы вырыл мне силосную яму, чем горелый пень корчевать!
Киялхан не ответил ему, бригадир ушел.
И вот на исходе
Он проснулся, увидел высоко над собою синее-синее, прекрасное небо, а рядом с собою девушку в голубом платье. Она сидела на корточках и, лукаво улыбаясь, сковыривала у него со щеки ошметки засохшей глины.
— Кто ты такая, чудо-девушка? — улыбнувшись, с шутливой торжественностью спросил Киялхан.
— Я Гульгуль, — просто ответила девушка.
— Откуда явилась ты в этот скучный и грустный мир?
— Я здешняя. Из аула. Учусь в городе. На каникулы домой приехала. Уже десять дней как здесь. Я узнала, что вы копаете землю ради того, чтобы выкопать… достать хотите сказочный жасын, след молнии… Правда это?
— Ну, что с того?
— А можно я помогу вам, ага?
— Да ты что, тоже в чудеса веришь?
— Так же, как и вы…
Они пристально взглянули друг на друга и рассмеялись.
— А теперь, — сказала она, схватив его руку и потянув за собой, — вставайте, ага, и пойдемте к речке, умываться.
— Гульгуль, — сказал он потом, — как же ты не побоялась подойти ко мне?
— А я боялась… Ведь все говорили, что вы взбесились, ага. Но сегодня я решилась… Подкралась к яме, заглянула, а вы сидите и спите, и лицо у вас такое замученное. И во сне вы разговаривали вслух, вы сказали: «Ох, создатель, отними у меня разум». И я поняла, что человек, который просит отнять у него разум, не может быть сумасшедшим.
— Гульгуль, умница, я теперь пойду вон на ту горку и посижу на солнышке, отдохну. А ты тем временем сходи в аул и скажи всем вот что… Скажешь, что Киялхан вовсе не молнию ищет, а клад. Золото, мол, старинное зарыто было под этой сосной, слиток с лошадиную голову.
— Зачем, ага?
— А увидишь сама, что будет…
И, забравшись на вершину холма, откуда был широкий обзор, он с улыбкой смотрел на аул… У реки, видел Киялхан, все так же безмятежно сидит и возится с постирушкой его женге. И дядюшка на своем короткохвостом рыжем жеребчике трусит возле стада, заворачивает его. А из аула бегут, обгоняя друг друга, бригадир и учитель Тойганбай с лопатами в руках. Они бегут к вырытой Киялханом яме, куда не захотели спуститься, чтобы помочь ему достать жасын. Теперь-то они будут рыть… И Киялхан сказал:
— Бедные люди! Они с ума сошли.
Но правдой было, возможно, и то, что Киялхан сам сошел с ума. Однако очень скоро он вполне
Перевод А. Кима.
ОТТЕПЕЛЬ
Если бы я узнал, что произошло самое страшное и тебя уже нет, то горе, думаю, не убило бы меня. Осталась картина, которая навсегда связала нас с тобой, и я могу смотреть на нее без конца. Помнишь, как я подолгу рассказывал тебе об этой картине, стараясь передать то, что я понимал, — радость весеннего тепла, выраженную живописцем так искренне и просто. Я не знаю, в чем заключается истинная радость жизни, но настоящему художнику, по-моему, удается передавать это в виде ярких всплесков природы, как это бывает весной.
А ты сидела, уставившись в одну точку, не двигаясь и напрягая все свое существо, чтобы представить это. И только по судорожному вздоху, который прерывал твое сосредоточенное молчание, я понимал, как хочется тебе один только раз увидеть собственными глазами белый свет, а потом и умереть.
Бедняжка моя, деревце тоненькое, выросшее в бескрайней этой степи! Когда мне так явственно слышится твоя печальная и до боли одинокая мелодия, я готов побежать в эту степь, найти тебя, обхватить и плакать, долго плакать в отчаянии моей утраты. И в невозможно горячих слезах растаял бы этот последний мартовский снег, который кажется теплым на картине, но который так и остался нерастаявшим в моей душе с тех пор…
Я полюбил картину, ее смугловатую сквозь пожелтевший лак оттепель, в которой как бы скрыта твоя мудрость и мое тайное толкование смысла ее. Ведь ты, наверное, знаешь, что человеку без этого нельзя, нельзя, чтобы не понимал его другой человек, и в моменты подлинного страдания ищет он что-то с о в е р ш е н н о е, способное успокоить боль душевной раны. Раньше я никогда не задумывался над тем, сколько прекрасных мгновений может промелькнуть за один только день, если живость восприятия не придавлена обыденностью. Я шел по твоим следам, держа в руке твои хрупкие пальцы, по следам нескончаемой грусти, и мне казалось, что я постигаю тайны обнаженного чувствования красоты мгновений. Когда ты была рядом, все было иначе, полноценнее.
Никогда я не отдыхал в санаториях, а в ту весну согласился на неожиданную путевку в Тасбуген: зимой я переболел воспалением легких. Перед самым отъездом я купил картину, чтобы мне было не очень скучно отправляться в путь.
Автобус попадал колесами в ямы, и тогда из глубоких луж во все стороны летели брызги жидкого снега. Сидящих пассажиров при этом встряхивало, и они весело стукались друг о друга. Я увидел девушку, которая неподвижно смотрела в окно, не принимая участия во всеобщем веселье. Меня поразила красота ее лица, тонкого и такого прозрачного, что даже захотелось посмотреть сквозь нее на мелькавший снаружи мир, как сквозь стеклышко…