Человек-Олень

Бокеев Оралхан

— Значит, вы хотите строить дома с подвешенным мотором, чтобы можно было кочевать с места на место? — рассмеялась Вайра.

— А вы не смейтесь. Когда-нибудь построят и летающие дома. В первую очередь должны быть летающими театры. Допустим, Большой театр прилетел в Актау…

— Ну, вашу фантазию не остановишь, — усмехнулась Вайра. — Скажу прямо, детские все эти фантазии.

— Я говорю от души, — возразил Тас. — Это не ребячество, а национальная черта. В древности казахский народ веками вел кочующий образ жизни, и архитектура у них была кочующей. Как только место их становища начинало изнашиваться, они разбирали юрты, навьючивали на верблюдов и переезжали. Разве это не разумно? У нас же

иногда получается так. Строим какое-нибудь предприятие, рядом появляется красивый город. Но вот природные запасы, питающие предприятие, истощаются. Что делать? Приходится возить сырье за тысячи верст. Разве это рентабельно? Значит, нужны передвижные конструкции, разборные. Иногда я беспокоюсь, что истощатся запасы нефти в Мангыстау, что тогда нам делать с высотными домами Актау?

— Даже если будут перевозить конструкции с места на место, для архитекторов все равно найдется работа, — снова рассмеялась Вайра, видимо, не принимая всерьез рассуждения Таса. — Честное слово, фантазия у вас как у ребенка. А вы ведь не ребенок.

— Издевайтесь сколько угодно. — Тас покраснел. Хотя он и знал, что несет околесицу, сдаваться перед трезвыми доводами рассудка ему не хотелось. — И все-таки представьте: что, если бы в космическом пространстве, в невесомости, построили дома? И мы бы с вами облетали их на ракете…

Здесь они оба рассмеялись. «Впрочем, когда-нибудь так и будет, — подумал Тас — Космос — идеальная строительная площадка».

На небе не было ни облачка, солнце поднялось уже высоко и словно задремало среди необъятной голубизны.

Тас и Вайра некоторое время лежали молча. Ее удивляло, что этот стройный жигит не сказал ей ни одного лестного слова, ни одного комплимента, словно вовсе не воспринимал как женщину. «Очень сдержанный парень, — подумала она с какой-то обидой. — Надоело ему со мной или я просто не понравилась ему? А ведь говорят, что восточные люди несдержанны».

Она не знала почему, но этот казах понравился ей еще вчера вечером, когда они сидели в ресторане. Теперь это чувство, так неожиданно появившееся, волной подкатило к горлу. Вайра тихонько вздохнула, захотелось плакать, но слез не было. Она украдкой посмотрела на Таса и залюбовалась им. До чего же он стройный и сильный! Лежит, как будто один на всем белом свете, дышит ровно, спокойно. Вайре показалось, что Тас уснул. Однако через минуту он поднял голову и сказал:

— Вы знаете, о чем я думаю?

— Нет, — Вайра покачала головой.

— Я думаю о Вечности и Неповторимости.

— Давно известные истины. Это то, что нельзя вообразить.

— Согласен, истины известные, однако дело в том, что эти понятия начинают терять свой смысл, свои жизненные значения.

— Почему?

— И сам не знаю, почему.

— Значит, вы не считаете, что город, построенный вами, вечен?

— Конечно, нет. Потому что его облик неясен, он — один из массы городов мира. Вы думаете, что не будут построены дома красивее этих? То, что поднимает человека на недосягаемую высоту, отнюдь не прогрессивность его мыслей, а непохожесть ни на кого, исключительность. В наше время творчество коллективно, я имею в виду архитектуру, премия выдается всей группе за общие достижения. А это часто мешает раскрыть индивидуальные возможности отдельных личностей, мешает развитию таланта, уничтожает природные способности человека. Какое тут может быть творчество, когда один кроит голенища, другой делает каблуки? Вечное искусство рождается от исключительно личного и остается наследием для потомков, для народа. Я только сейчас начинаю понимать все убожество своего таланта, который способен существовать только в коллективном труде. Гения нельзя сотворить в колбе, гением надо родиться… Многие у нас живут по принципу: кто не ленив,

тот станет сапожником. Если бы я раньше понял, что в моем творчестве возникнет такой тупик, я бы присоединился к любому человеку труда и пошел бы по пути священной простой жизни. Только каторжным трудом можно подняться на трон исключительности, и только раз в сто лет. А наше теперешнее творчество похоже на марафонский бег, все бежим, бежим — кто впереди, кто позади… Прежде я, как ребенок, радовался, когда мое имя появлялось в печати. Господи, какая наивность! Когда я начинаю думать об Исключительности и Вечности, передо мной появляется такая головокружительная бездна, что душа в пятки уходит. Мне хочется из последних сил отступить, избавиться от этих мучительных раздумий, но отступать некуда. Уже не возвратишься тем же путем назад, по которому пришел. К исходной точке не вернуться. Правда, есть единственная тропинка, но и та ведет в землю. Скажите, дорогая Вайра, как мне избавиться от этой напасти?

— Я начинаю бояться вас, — вздохнула Вайра. — Вы ведь всех людей, наверное, считаете такими же умными и глубокими. Вы познали себя, открыли свои недостатки, но нельзя же бессильно опускать руки, превращаться в живой труп. Если бы все ваши переживания были направлены на ваше искусство! Не сердитесь, если я скажу вам лишнее. Вы просто не боретесь за эту вашу Исключительность, вы боитесь даже ее тени. И это самая ваша большая ошибка.

— В этом мире я боюсь только одного — самого себя, — с горечью признался Тас.

— Вы и меня заразили вашим настроением, идемте лучше искупаемся, — предложила Вайра.

— Что ж, можно искупаться, — согласился Тас. — Но ведь даже море не остудит внутреннее пламя.

— А вы попробуйте.

И оба наперегонки побежали к морю, словно сын ночи и дочь дня, смуглый черноволосый парень и русоволосая девушка.

«Чтобы люди поняли друг друга, наверное, не нужны постановления и резолюции, — думал Тас, покачиваясь на волнах, — достаточно чистых намерений, осмысленной цели, горячего расположения и одного сияющего солнца над головой…»

Тас читал книгу, когда зазвонил телефон. Он снял трубку:

— Алло, я слушаю.

— Это я, — послышался голос Вайры. — Улетаю через три часа. Вы не хотите меня проводить?

— Конечно, провожу. Спускайтесь в ресторан.

— Нет-нет, туда не пойдем. А то опять сцепитесь с кем-нибудь. Лучше приходите в мою комнату, жду.

— Хорошо, сейчас, — согласился Тас.

Он быстро оделся и, мурлыча под нос какую-то песенку, спустился вниз, купил бутылку шампанского, плитку шоколада и поднялся в комнату Вайры.

— Добрый вечер.

— Проходите, — с улыбкой сказала Вайра, открывая дверь.

Тасу она показалась красивее, чем прежде. На ней было легкое открытое платье. Светлые волосы, спадающие на обнаженные плечи, сверкали и переливались при каждом движении. Тас отдал свои покупки и поцеловал ее в щеку, ощутив легкий запах духов.

— Спасибо, что зашли, — сказала Вайра, покраснев. На ее лице выразилась благодарность, она с радостью пригласила Таса к столу.

— Ого, откуда столько разных блюд? — удивился Тас, садясь за стол.

Вайра молча намазала хлеб икрой и предложила бутерброд Тасу.

— Откройте шампанское, а то времени у нас мало. Пока доберешься до аэропорта…

— Давайте вызовем такси.

— Я уже заказала.

Он разлил шампанское по бокалам.

— Ну, счастливого пути, Вайра! Выпьем за то, чтобы ваш самолет плавно взлетел и мягко приземлился.

— Спасибо, желаю и вам того же, когда вы полетите.

Они посмотрели в глаза друг другу и оба поняли, что не хотят расставаться. Тас взял ее за руки, привлек к себе и поцеловал. Вайра закрыла глаза и тихо призналась: