Человек с двойным дном
Шрифт:
Дверь распахнулась настежь. Нырков увидел сидящего за столом Корнышева. В его дурацкой черной повязке.
И в следующий миг Клава бросилась к Ныркову на шею. Она вцепилась в него так, как на воде тонущий цепляется за своего спасителя.
– Вы приехали! Приехали!! Приехали!!! – исступленно повторяла Клава и осыпала поцелуями лицо Ныркова.
Он опешил, и единственное, что догадался сделать, – внес на себе Клаву в комнату, потому что кто-нибудь в коридоре мог увидеть эту разоблачительную сцену. Клава висела на нем, он непроизвольно
– Я боялась! Мне было страшно! – шептала Клава.
Она прижималась к Ныркову, и он сквозь тонкую ткань платья ощущал трепет ее горячего тела.
Клава вдруг откинула голову и, глядя Ныркову в глаза, сказала:
– Теперь со мной ничего плохого быть не может!
Это было похоже на спонтанное признание в любви. И поцелуй у них случился сам собой. Поди пойми, кто был инициатором.
Прерывистое дыхание. Шелест одежд. Корнышев все слышал. Не выдержал, резко двинул рукой по столу, сметая на пол тарелки-чашки-ложки. От грохота разбивающейся посуды парочка очнулась. Клава смутилась даже. А Нырков смерил Корнышева тяжелым взглядом и вышел из комнаты, но прежде на прощание коснулся губами пряди волос на Клавином виске.
Потапов шел по поселку, уже никому не нужному, кроме его немногочисленных обитателей, и почти всеми на белом свете забытом; и смотрелся этот нечаянный в здешних краях гость настоящим хозяином. Он никуда не спешил, в окружающее всматривался с интересом, и наблюдавшие за ним издалека аборигены провожали незнакомца настороженными взглядами, заподозрив, что с его появлением здесь их жизнь резко поменяется. Его спутника приняли за охранника, что было близко к истине. Этот плечистый парень отставал от «шефа» на ритуальные полшага и профессионально скользил окрест цепким всевидящим взглядом.
Нырков нагнал товарищей, когда те уже отошли от барака на приличное расстояние. Потапов посмотрел на него так внимательно, что Нырков посчитал нужным отчитаться:
– Видел Корнышева! Похоже, что он в порядке. Но поговорить не удалось.
Потапов понимающе кивнул.
Нырков молчал.
Потапов будто ждал чего-то. Не дождался и спросил:
– А баба?
– А что баба? – пожал плечами Нырков. Я о деле, мол, пекусь, а про бабу – это мне неинтересно.
– Видел ее? – спросил Потапов будто невзначай.
– Видел, – коротко ответил Нырков.
– Общался?
– Так, поздоровались только, – с деланым равнодушием сообщил Нырков.
Потапов не выдержал и расхохотался. И даже старлей засмеялся. Нырков смотрел на них растерянно.
– Ты на рожу бы свою взглянул! – сказал Потапов сквозь смех. – Вся в помаде!
Нырков поспешно провел ладонью по лицу. На ладони остались алые следы.
– Бляха-муха! – сказал в сердцах.
Потапов резко оборвал смех и в одно мгновение приобрел вид озабоченный и даже суровый. Выдернул из кармана платок, протянул Ныркову:
– На! Вытрись!
Нырков чувствовал себя нашкодившим мальчишкой.
– Это хорошо, – сказал Потапов. – Лучше не придумаешь. Бабу сегодня на ночь забирай и играй с нею до утра в амуры. А я в ее отсутствие пообщаюсь с Корнышевым. Узнаю у него, как обстановка.
Единственный, кто здесь по своей воле решился заговорить с гостями, был старик Бадаев. Он вышел навстречу вновь прибывшей троице так, будто случилось это невзначай, вежливо поздоровался, и с удовлетворением отметил, что те остановились. Был, видно, интерес у них поговорить, и это давало Бадаеву шанс.
– Здесь живете? – задал необязательный пристрелочный вопрос один из гостей.
По виду – самый главный из всей троицы.
– Живем, хлеб жуем, – ответил Бадаев. – У нас тут хорошо! Надолго приехали?
– Надолго, – бестрепетно соврал Потапов. – А что тут хорошего у вас?
– Тут тихо. Все свои. Грибы опять же, ягоды. Самогоночка…
Последнее слово Бадаев так произнес и сделал столь выразительную паузу, что это никак иначе нельзя было расценить, кроме как предложение.
– Есть в наличии? – спросил догадливый Потапов.
– А как же!
– Будем брать, – пообещал Потапов, уже понимая, что становится почти что другом старику. – Собственное производство? Чистая, как слеза?
– Всех обеспечиваем, и никто еще не жаловался! – сообщил Бадаев, и вид у него был такой, что хоть сейчас его фотографируй для Доски почета.
– А сахар где добываете? Неужели в город ездите? – притворно ужаснулся Потапов, вспомнив неблизкий проделанный сегодня путь.
– Ногами не находишься. К нам автолавка приезжает. Можно все купить, были бы деньги. А сами мы – никак. Ни мотоциклета нет, ни лисапета.
– Ну как же! – попенял Потапов. – Разве нет велосипеда ни у кого?
– Нету! – ответил Бадаев и даже развел руками.
Получилось искренне.
– Может, в гости кто наведывается на велосипеде?
– Что-то не помню я такого.
– И в последние дни не видели? Вчера, позавчера…
– Нет, не было. А так-то я бы знал. У нас все без утайки. На виду.
Потапов понял, что разговор можно сворачивать. Похлопал старика по плечу, демонстрируя свое расположение. Пообещал:
– Так мы зайдем за самогоночкой!
Бадаев степенно склонил голову. На том и расстались. Старик пошел своей дорогой. Потапов смотрел ему вслед.
– Вот я что скажу, – произнес он, наконец, негромко. – Сколько ходил, а нигде я следов велосипедных не увидел. Последнее место, где их заприметил, – возле дома, в котором местный пахан живет. Что бы это значило, как думаешь? – обернулся к Ныркову.